– От его улыбки прямо мороз по коже,- говорили в матросском кубрике.
– Такой из костей родного отца домино сделает.
– Ты, парень, не особенно задирай форштевень,- учили меня старшие товарищи,- на море капитан выше самого господа бога. Бывали случаи, когда днем был человек, а ночью – весь вышел…
– Таких надо в тюрьму сажать,- сказал я.
Матросы захохотали, а когда смех стих, кто-то с верхней койки сказал:
– Эх, бедняга, ты совсем не знаешь жизни. Разве можно идти против капитана? В лучшем случае, останешься без работы, а ему все равно ничего не будет…
Я стоял и смотрел на желтые, потерявшие блеск, сморщенные теперь сандалии. Все кипело во мне. Припоминались все обиды. Я решил, что больше не буду подчиняться ему, и даже скажу, чтобы убирался из моей палатки. Тут я вздрогнул: в палатке зашуршала морская трава, затем я услышал протяжный зевок и голос. Он говорил так, будто ничего не изменилось.
– Эй, кто там?
Я промолчал.
– Ты что, глухой, скотина!
Я не отозвался и на этот раз.
Он сел и высунулся из палатки. За ночь лицо его осунулось и обросло ярко-рыжей щетиной. Увидав меня, капитан усмехнулся:
– Фома! Вот радостная встреча! Мне показалось, что мое предсказание сбылось, ты, наконец-таки, попал в брюхо к акулам, как твой покровитель Ван Дейк. Не горюй, это от тебя не уйдет.-Он помолчал, насмешливо рассматривая меня ледяными глазами, потом спросил: – Ты что, забыл свои обязанности? Вода прополоскала твои мозги? Ну, живо! Туфли!
Мне стыдно вспомнить про эти позорные минуты.
Вся моя воля, решимость куда-то делись. Или это сказалась сила привычки, но я нагнулся, веял сандалии и подал их ему.
Он сказал:
– Мне плевать на то, что ты думаешь обо мне; Но ты – мой слуга, и я научу тебя подчиняться! Этот паршивый остров остается для тебя кораблем, а я капитаном. Запомни это! Подойди ближе! Ну! – Он размахнулся сандалией.
Я отскочил.
Тогда он сказал, надевая обувь:
– В следующий раз получишь вдвойне. А теперь пойди и принеси мне завтрак, я не ел весь день. Пару орехов. Лучше всего, если ты сорвешь вон те. Да поищи, чем их вскрыть. Погоди! – сказал он, застегивая пряжки сандалий. В его голосе была непоколебимая уверенность, что я со всех ног брошусь исполнять его приказание.- Тут недалеко у берега лагуны, возле камней,- продолжал он,- я чуть не напоролся на гвозди, торчат из шпангоута. Гвозди медные, выдерни, будут вместо ножа, а шпангоут убери с дороги. Кто-то до нас лет за пятьдесят тоже потерпел здесь аварию, теперь не делают таких- гвоздей. Ну, живо!
И я пошел, вытащил длинный медный гвоздь из трухлявого шпангоута. Там оставалось еще несколько гвоздей. Не зная сам для чего, я спрятал шпангоут между камнями, а нож сунул в трещину самого большого камня и засыпал песком. От глаз капитана не укрылось бы, что он у меня в кармане. Я действовал, как после болезни, куда-то исчезли и моя энергия и радость, вызванная опасением. Волоча ноги, я ходил между стволами пальм, выбирая орехи, прокалывал скорлупу гвоздем, пробовал сок. Все попадались перебродившие, с горьковатым соком. А на пальму забираться мне не хотелось. Просто я до того вдруг ослаб, что не смог бы этого сделать без риска свалиться с нее.
«В конце концов, что он мне может сделать,- робко думал я.- Вот возьму эту пару орехов, пусть сам лезет, если ему не понравятся».
Ласковый Питер посмотрел на орехи, брошенные мною на песок к его ногам, потом на меня. И я принялся распарывать волокно на макушке, потом выдолбил большую дырку и подал сидящему на песке капитану.
Ласковый Питер сказал, печально улыбаясь:
– Как быстро забывается добро, Фома. Я знаю, о чем ты думал, разгуливая между пальмами: «Не послать ли мне к дьяволу своего капитана?» Но я рад, что благоразумие у тебя взяло верх. Продолжай и дальше развивать эту спасительную для тебя мысль. Ну хорошо, мы еще поговорим об этом.
Он жадно припал к ореху, глаза его дико сверкнули, и орех просвистел у меня над ухом.
– Кормить гнильем! – наконец заревел он, вскакивая, в руке у него появился парабеллум.- Убью!
Черное отверстие ствола прыгало у меня перед глазами.
Он сунул пистолет за пояс.
– Давай второй, да прежде попробуй сам… Второй раз я тебе этого не прощу. Слышишь?
Я молча поднял второй орех, продолбил в нем дырку, налил немного сока на ладонь, попробовал, сок отдавал прогорклым маслом.
Меня охватило отчаяние. В эти минуты я готов был умереть, чтобы покончить с унизительной жизнью слуги. На корабле еще хоть было какое-то оправдание тому, что я выносил издевательства этого негодяя. Там я находился на службе, впереди была свобода и меня поддерживал дядюшка Ван Дейк, а здесь я становлюсь просто невольником. Я медленно протянул ему орех, чувствуя холодную решимость что-то предпринять, как-то ответить ему на новое оскорбление.
Внезапно меня пронзила сумасшедшая мысль: отнять у него пистолет. Я, не раздумывая больше, подошел к нему и, подавая орех левой рукой, правую быстро протянул к поясу, но получил такой удар в лицо, что едва не полетел в лагуну. Орех покатился по песку. Он поднял его и сказал совсем спокойно, с нотками печали в голосе:
– Видно, с каких-то пор все стали считать меня слюнтяем и рохлей. И знаешь почему? Потому, что я стал слишком мягок и доверчив. Допустить, чтобы корабль разбил о рифы предатель У Син! Я верил ему, верил тебе. Как я был рад, увидав моего юнгу, которого уже оплакивал. Он же хотел застрелить меня из моего же револьвера… Ну вот что, запомни! Покушение на капитана карается смертью. Пока я откладываю приговор. И от тебя зависит добиться смягчения наказания. Но помни: при второй сумасшедшей попытке я вынужден буду, как мне это ни тяжело…- Он положил руку на пистолет и, выразительно подмигнув, щелкнул пальцами.- Поэтому, чтобы не подвергаться риску, советую не подходить ко мне ближе чем на десять метров.
– Могу совсем не подходить.
– Нет, почему же. Когда прикажу. Не знаю почему, но мне трудно без твоего общества.
– Я это почувствовал сегодня ночью, когда вы сбросили меня за борт.
– Разве? Не может быть. Было так темно, и все эти негодяи чуть не перевернули шлюпку. Тебе не встречался У Син? Счастливец. Отделался легкой смертью. Капитан усмехнулся и, не спуская с меня холодных, белесых глаз, поднес орех ко рту.
К моему немалому удивлению, он выпил весь сок и даже похвалил:
– Приятная влага, принеси еще и подумай о более питательной пище для своего капитана. Проклятье, забыл в каюте зажигалку. Если бы нам добыть огонь. В процессе цивилизации мы утратили много полезных навыков. Хотя я слышал, в России еще до сих пор добывают огонь путем трения двух кусков дерева. Тебе не приходилось таким способом добывать огонь? Молчишь? Видимо, не приходилось, так придется. А пока отправляйся на поиски пищи, только учти, что сырыми я могу есть на этом проклятом острове только устрицы да еще содержимое орехов.
Я ушел на берег океана, сел на песок и погрузился в невеселые думы. Каким радостным было мое пробуждение на берегу, но вот прошло несколько часов, и все подернулось печальной пеленой.
«Он не может, не имеет права так с тобой обращаться,- говорил во мне возмущенный голос.- Ты должен высказать этому фашисту все, что о нем думаешь».
«Но у него пистолет»,- возразил другой голос, более благоразумный.
«Пусть! Лучше погибнуть, чем быть рабом».
«Зачем погибать! Надо победить. Воспользуйся своим положением. Ты ему нужен, сделай вид, что смирился со своей участью, дождись удобного случая и только тогда, действуя наверняка, сможешь захватить оружие».
