всех жалея, она встает на защиту чувства и требует милосердия и света для народа, для темных и обездоленных. Упоминая о католической церкви, она всегда зло издевается над ней, отворачивается от нее, как от олицетворения подлости.
Читателю, который перелистает подряд два тома стихотворений поэтессы,[57] пафос ее может показаться однообразным. Но он пьянит и возбуждает, как музыка.
В молитвах и фрагментах Конопницкой всегда чувствуется глубокая ненависть к привилегированным. То не вспышки гнева, не Дантонова ненависть, какую мы находим у Высоцкого. [58] В устах Конопницкой протест часто звучит жалобой:
Что касается третьей особенности, отличающей идеалы поэтессы от романтических идеалов, то она состоит в том, что Конопницкая вслушивается в чувства и думы крестьянина, в то время как романтизм воспроизводил лишь народные предания, верования и легенды.
Обратимся, например, к образцу романтического поэта – Мицкевичу. Мицкевич, изображая колдовской мир, мир духов и русалок, не остается равнодушным, он черпает оттуда темы, образы, перерабатывает их, переплавляет в своем сердце и уме и сам, как в «Дзядах»,[60] верит в него; ему кажется, что он окружен роем своих таинственных героев, которые понимают его, сочувствуют ему, служат средством для выражения его чувств.
Конопницкая же передает нам чувства мальчика, пасущего лошадей на выгоне, мужика, что утопился с отчаяния, бредущего на заработки батрака, девушки, которую манит широкий свет, матери, провожающей в солдаты единственного сына и умирающей с горя. Здесь крестьянская речь, их говор, их чувства. В этом и заключается черта, которую я назвал натурализмом поэзии Конопницкой. Иначе ее не назовешь. Тенденция проявляется у поэтессы только в выборе темы, образ же говорит сам за себя. В этом заключается непреодолимая трудность для поэта-лирика. То, что Конопницкой удалось одолеть эту трудность, свидетельствует о силе ее таланта.
Поэтесса настраивается, вживается в духовный мир крестьян, отрекается от индивидуальности и тенденциозности ради изображения правды, которая бросается в глаза. Подобной способности не было и нет ни у кого из наших поэтов.
Ибо для этого надо: 1) почувствовать всю глубину крестьянского горя, 2) почувствовать это горе так, как чувствует его крестьянин, 3) сказать о нем мужицкими словами, но без всякого при этом ущерба для художественности произведения.
Поэтесса удовлетворяет всем этим требованиям, в чем легко убедиться на следующем хотя бы примере:
По-моему этих нескольких строф достаточно, чтобы Конопницкая заняла, пожалуй, первое место на нашем современном Парнасе. Тургенев, объективно и в такой же манере создавая образы крестьян, потрясал всю Россию – от царя до мужика. У нас не интересуются мужиками-гамлетами. А такой Гамлет в сермяге, его «be or not to be»[62] впечатляет и потрясает, как трагедия Эсхила.
Если бы некто с лягушачьей кровью попросил научить его патриотизму и демократизму, – будь то белый, здравомыслящий[63] или космополит, я дал бы ему прочитать несколько таких вот правдивых строф; я повел бы его на Подляшье к мужикам-униатам, которые не стали сеять озимых и заявили: везите в Сибирь, а в церковь – не пойдем…[64] И я ручаюсь, что у моего ученика забилось бы сердце, он устрашился бы суда истории и осознал бы непреложный долг каждого защищать свое гнездо.
По манере письма Конопницкая является талантом исключительно лирического направления. Даже ее эпические этюды по-своему лиричны. Ее творческий почерк трудно сравнить со стилем других наших поэтов, зато какая в нем необычная близость с рисунками Гроттгера. Поразительна общность настроения, склонностей и художественных приемов. Само собой напрашивается предположение, что ее «Рассказ раненого» является пересказом эпизода из «Войны» Гроттгера.[65]
Стихотворения нашей поэтессы и рисунки гениального художника – это одна юдоль слез. Прочтите ее произведения, и вы найдете в них и «Иди за мной», и «Предчувствие», и ужасные картины «Войны». «Мужицкое сердце» Конопницкой – это та же «Жеребьевка» Гроттгера. Кроме того, есть у нее вещи, непосредственно написанные под впечатлением картин Гроттгера, например отмеченное на конкурсе стихотворение «Из папки Гроттгера». Эти два гениальных художника взаимно дополняют и раскрывают друг друга, паря на одной высоте. Здесь нет подражания, есть лишь общая художественная направленность, общая атмосфера чувств и симпатий и одинаково понятая любовь к родине.
Любовь к родине с подобной же силой выражена в произведениях Сырокомли,[66] а из иностранных поэтов – у Шевченко.
Она проявляется с предельной яркостью в стихотворениях, написанных Конопницкой за границей.
Чтобы определить ее более точно, надо бы привести целые строфы. Вот, например, стихотворение «Издалека»:
Это привязанность, которая никогда не ослабевает, ибо в основе ее лежит любовь не к идее родины, не к чему-то отвлеченному, а к земле, это переживание горя как такового, ран, наготы и грязи. Так любит свою деревню мужик. Таково это чувство у Конопницкой.
Особенно ярко оно проявилось в прекрасном стихотворении «К границе», [69] Шедевр этот передает великую скорбь народа, страдающего от нанесенной ему обиды.
Путешествуя по Европе, Конопницкая писала письма с дороги. Эти письма так же, как и два тома ее стихов, очень интересны с точки зрения ее стиля.
Среди произведений Конопницкой есть стихотворения, написанные в стиле Словацкого, и идиллии в духе Ленартовича,[70] и импровизации с золотой соразмерностью стиха Мицкевича. Удивительное явление: она владеет всеми этими стилями с одинаковым мастерством, усваивает каждый и подчиняет себе. Это безусловно особая, психологическая, если можно так выразиться, способность ее таланта. Можно ли создать действительно художественные произведения в стиле Ленартовича, если не имеешь свойственного ему тяготения к идилличности? Можно ли так блестяще
