наконец…
– Это он… Секундант Петра Ольбромского… Ха-ха!..
Кругом щелканье карабинов, крик, топот ног… Они лежат во рву, а по ним бегут солдаты, бросаются в захваченный окоп. В шанце крик, шум, пальба, грохот пустых бочек, камней, обвалившихся стен.
– Кто ты такой? – прохрипел князь.
– Тише!
Так проходили минуты, долгие, как столетия. Убедившись, наконец, в том, что основная масса солдат ворвалась уже в шанец, Михцик поднялся с земли, огляделся и одним духом вытащил князя из рва. Солдаты мчались вперед, чтобы захватить шанец, и не остановили Михцика; вдвоем с князем он побежал по западному наружному рву до конца монастырской стены. Там их задержали крестьяне Гинтулта, которые засели в засаду в поперечном овраге. Толпа крестьян вмиг окружила их. Князя узнали, и он с Михциком тотчас же спустился на дно оврага. Под натиском австрийской колонны в этот овраг от стен костела святого Иосифа валила толпа солдат и крестьян. Тщетно князь пытался проникнуть с Михциком в костел. Живым человеческим потоком, разбитым и преследуемым, они были отброшены в глубь ущелья.
Оттуда они слышали, что творится кругом… Сквозь толпу, обнажив шпагу, бежал офицер и строил солдат в колонну, которая должна была направиться в расположение четвертой батареи у костела апостола Павла. Повинуясь приказу, младшие офицеры очищали стены монастыря святого Иакова. Князь тут же остановил одного из них и в резкой и оскорбительной форме спросил у него, почему вместо того чтобы послать людей на защиту древнего храма, он с такой храбростью гонит их оттуда? Офицер надменно посмотрел на князя и буркнул, чтобы отвязаться от него:
– Через час от этих стен не останется камня на камне. Как же я могу держать там людей?
– Почему же от этих стен не останется камня на камне?
– Потому что они будут снесены нашими пушками. Австрийцы взяли монастырь, но погибнут в нем.
Князь не стал больше слушать и бегом пустился в гору. Михцик помчался за ним. Когда Гинтулт взбегал по глиняным ступеням, в голове у него промелькнула мысль, что однажды он уже совершил такой же поступок, что неизбежный рок ждет его на вершине этой горы. Князь сознавал, что действует во вред себе, он горько сожалел о том, что должен бежать… Но в гневе он не мог остановиться. Весь в грязи, без шапки, с развевающимися волосами, бежал он мимо батареи. Люди, в молчании стоявшие у пушек и бойниц, шептали Друг другу, что дела очень плохи, что это, видно, вестник несчастья. Князь подбежал к генералу как раз в ту минуту, когда был отдан приказ снести старый костел, чтобы ни один австриец не ступил в овраг.
Канониры повернули орудия на лафетах. С зажженными фитилями они ждали команды фейерверкеров. Сокольницкий стоял неподвижно и в подзорную трубу все еще смотрел на костел. Храм стоял перед ним в зареве пожара, древний, страшный, словно гробница, на которую никто не смеет посягнуть. Прибежал, запыхавшись, адъютант Рафал Ольбромский с донесением, что все защитники вышли из стен монастыря святого Иакова и находятся уже в четвертой батарее, что даже этих объединенных сил едва ли хватит для защиты, что покинутый монастырь занят неприятелем, который стягивает орудия, чтобы бить оттуда по Сандомиру. Генерал кивнул головой и сложил трубу. Гинтулт бросился к нему.
– Чего вам? – крикнул Сокольницкий.
– Костел святого Иакова будет разрушен?
– Кто вас звал ко мне?
– Никто меня не звал.
– Так в чем же дело?
– Я явился, чтобы спросить…
– Пли! – скомандовал Сокольницкий, отстраняя назойливого человека.
Не успели офицеры повторить команду, как Гинтулт схватил генерала за руку, за плечо…
– Смотрите! – кричал он с мольбою. – Весь храм светится…
Раздался первый выстрел.
– Остановитесь, генерал. Соберите все силы, ударьте на эту позицию, вы еще вырвете ее у врага!
– У меня нет солдат… – проворчал озадаченный генерал.
– У вас есть пять тысяч народу!
– Уходите прочь!
Грянул второй залп, третий.
– Вы разрушаете и топчете священный прах! Разве вы не видите, что разрушают ваши ядра? Смотрите!
– Вижу не хуже вашего. И все же я обращу в пепел этот священный прах, чтобы спасти живой город. Слышали?
– Вы не разрушите!
Раздались новые залпы. Схватив Сокольницкого за грудь, Гинтулт кричал, чтобы тот велел прекратить обстрел. Офицеры, сопровождавшие генерала, силой оторвали и оттолкнули от него князя. Тогда, охваченный безумной мукой, тот подскочил к орудиям, вырвал у канонира зажженный фитиль и бросил его на землю. Солдат онемел и замер на месте. Князь бросился к другому… Но офицер, командовавший отделением, ткнул его шпагой в грудь. Солдаты банниками отогнали обезумевшего князя. Пушки снова застонали от выстрелов.
– Солдаты! – лежа на земле, кричал Гинтулт, – не слушайте этого приказа! Солдаты, солдаты…
Гром выстрелов был ему ответом. Тогда князь, собрав последние физические и душевные силы, пронзительно закричал:
– Ко мне, дети вдовы!
Рафал Ольбромский услышал этот громовой крик. Волосы от ужаса встали у него дыбом на голове. При этом крике он ощутил в душе своей всю силу клятвы и колдовскую ее власть над собой. Задохнувшийся, ослепший, он вырвал палаш из ножен и подбежал к князю. Тот посмотрел на него полумертвыми глазами и приказал:
– Вырви у них фитили и погаси! Не дай священного праха!
Рафал бросился на канонира и вырвал у него из руки фитиль. Бросился на другого и вырвал у него из руки фитиль. Кинулся к третьему, но в ту же минуту пал на землю под ударами сабель и кулаков.
Когда по прошествии некоторого времени Рафал пришел в себя, он увидел, что лежит у стены, в узком переулке, который вел на Сандомирскую площадь. Рядом с ним лежал окровавленный князь. Несколько солдат пробежало по переулку. Слышался гром ружейных залпов, треск далекого пожара… Кто-то подложил Рафалу под голову руки, поднял его с земли и посадил на камень. Над ним склонилось лицо одного из товарищей. Человек этот торопливо шепчет:
– Беги отсюда! Скройся поскорее! Если не убежишь, тебя через минуту расстреляют… Они уже ищут тебя… Беги!
Рафал понял этот совет. Он огляделся. Рядом князь Гинтулт… Над князем склоняется и обмывает ему водой лицо австрийский солдат. Что это значит? Через минуту этот солдат берет князя за плечи, взваливает его себе на спину, самого Рафала тащит за рукав. Они идут вместе, бегут… Впереди пожар. Над огромным пепелищем стелется белый дым и летят искры. Они идут как во сне между сожженными домами, между грудами тлеющих головней. С Пепшовых гор по городу палят пушки; из-за Вислы то и дело летят зажигательные бомбы; пущенные с сандомирских полей, над городом со свистом проносятся ядра. Кругом ни живой души… Рафал, а за ним солдат, который несет князя, бегут опрометью, озираясь и осматриваясь. Они завернули не то в мощеный двор, не то на погост, который после пожара, уничтожившего все постройки вокруг, трудно было узнать.
Идя наугад, они в глубине длинного двора наткнулись на круглый склеп, или покойницкую. Толкнули дверь, запертую на ржавую щеколду, и по полуразрушенным ступеням сбежали в глубь темного подземелья. Они увидели там толпу людей. Женщины, склонившиеся над колыбелями, встретили их криком ужаса, дети прятались по углам. Михцик сделал им знак рукой, чтобы они молчали. Оглядевшись во мраке, он увидел продолжение подземного хода. Они направились туда. Груды обрушившихся камней преграждали им путь. В непроницаемом мраке они ползком пробирались по душным переходам, широким пещерам, миновали арки и тесные коридоры. И вдруг в одном месте блеснул свет! Холодный, чистый воздух… Вверху в сводчатом потолке они увидели окошечко. Усталый солдат положил князя на землю. Он скинул с себя свернутый плащ
