растерянность спеленали по рукам и ногам. Вот ведь постарался Германов палач, хоть спину никому не показывай! Мама вышла прежде, чем он решился открыть глаза.
С надеждой ухватил Темка пакет у посыльного. Королевский вензель скреплял повеление прибыть ко двору. Но почему к самому Эдвину? Пусть бы даже к коннетаблю, Темка бы понял, – и то слишком высок чин для такого простого вопроса. Или дело в Митьке? Где же ты, Эмитрий Дин?! По приказу короля ведут расследование. Уже понятно, что заболевший княжич не мог сам покинуть город. Кто-то помог, если вообще не спланировал похищение. И дело уже не только в Митьке, лучшие дознаватели ищут: как мятежники смогли проникнуть во дворец.
Волнение выгнало Темку из дома, заставило подгонять Дегу – и княжич явился ко двору на час раньше срока. Болтался без дела, не решаясь приблизиться к королевским апартаментам. Хмурый капитан проводил взглядом, но ничего не сказал. А Темка расправил плечи, придал уверенности шагу: он княжич рода Оленя, имеет право прийти во дворец и без королевского указа. Где-то тут, в серебряном зале, висят портреты его предков. Кольнуло: а Митькиных – уже нет.
Но все-таки не стоит сейчас мозолить глаза страже, уж больно неспокойно в Турлине. Темка свернул на широкую лестницу, идущую вдоль заросшей плющом стены; другой ее край был заставлен вазонами с маленькими деревцами. Стертые ступени помнили много поколений, может, и прадед-Торн шагал по ним, добираясь кружным путем до королевских покоев.
Тень упала на ступени, вытянулась – кто-то спускался. Темка запрокинул голову и даже в бьющем в глаза свете узнал Марика. Остановился. Он не видел бывшего побратима со времен Совета. Болтали, что опальный княжич живет при дворе, в Офицерских палатах, что король выделил ему ренту – но сколько правды в придворных сплетнях?
Крох спускался неторопливо и, поравнявшись, чуть наклонил голову. Ах, какой воспитанный, взъярился Темка. Марк снова был в мундире королевских цветов, но теперь на плече красовалась нашивка порученца. Шакал паленый!
– Ты не здороваешься со мной, княжич Торн? – холодно спросил Марик.
Темка еле сдержался, чтобы не плюнуть ему под ноги.
– Тебя смущает, что я сын мятежного князя? – в голосе прорезалась усмешка.
– Да нет.
Темка чуть помедлил – а стоит ли что-то доказывать Марику? Но так хотелось сбить с него спесь! Выскользнул из ножен клинок. Орел Динов по-прежнему вольно расправлял крылья.
– Как видишь, опала не важна.
– Ты обменялся родовым оружием с Эмитрием?! – выдержка впервые изменила Марку.
Темка улыбнулся, наслаждаясь его растерянностью. Сказал легко:
– Да! И, знаешь, мне плевать, что его отец мятежник. Я не верну нож, а Эмитрий не потеряет мой.
Марк сжал кулаки, сощурил темные глаза:
– Твой Эмитрий Дин сбежал! Как трусливый шакал, – презрение сочилось из каждого слова. – Он предатель, твой Дин. Понял? Он предатель!
– Жаль, дуэли запрещены королем, – процедил сквозь зубы Темка, сжал рукоять Митькиного ножа. – Может, хоть учебную шпагу не побоишься взять, а, Крох?
Марк скрестил руки на груди, снисходительно поправил:
– Лесс. Маркий Лесс.
– Да хоть… – Темка поймал взгляд, брошенный на его пальцы, неловко держащие нож, вспылил: – Ничего, я тебя и с такими сделаю! – Он не сомневается: победит. Недаром Александер его год гонял, с Митькой постоянно схлестывались. – Зато потом ты сможешь говорить, что просто поддался, – хлестнул он злой насмешкой.
Но Марик спокойно качнул головой:
– Не буду. Потому что выиграю – я. Но только потом, когда у тебя руки заживут.
Истекала ночь, полная разговоров. За полуоткрытой дверью похрапывал капитан Жан, и дальше, в сенях, шебаршили мыши. С вечера кто-то возился и на чердаке, но с началом темноты улетел на охоту. На тяжелом медном подсвечнике наросли восковые гребни, протянулись застывшие нити к пятнам на столешнице.
Митька поднял глаза от поцарапанных ножом досок. А может быть, отец прав?
– …Да, я нарушил вассальную клятву, клятву королю Эдвину, – князь положил на стол сжатые в кулаки руки. – Ты можешь сказать, что я запятнал наш род бесчестием. Но есть еще и долг перед той страной, в которой живешь. Не королю верность, а короне, Иллару. А Иллару нужна свежая кровь, новые земли. Мы спим, Митя, мы нежимся в нашем благополучии, зарастаем мхом. Если так будет продолжаться, то уже к твоим детям придут с оружием – и они не смогут защититься. Бесчестие… Мне горько, что пришлось идти против короля. Видит Орел-покровитель, я не хотел. Но, Митя, я предпочту этот позор тому будущему, к которому нас приведет Эдвин.
Теперь капитан Жан храпел дуэтом со стрекотом сверчка. Прошел под окнами патрульный, мелькнул в темноте огонек фитиля. Все спали – и только князь Дин сидел напротив сына и ждал ответа.
Может быть – отец прав?! Слова его звучат так весомо. Пожалуй, только две вещи не дают Митьке поверить полностью: слово, которым связал его князь перед отъездом в Южный Зуб, и уважение к Эдвину.
Княжич снова опустил глаза. Бездумно водил взглядом по белым прочеркам на темной древесине, пятнам свечного воска; несколько мгновений разглядывал аккуратно разложенную карту. Сжатые руки отца закрывали Теплую выпь. Рядом лежал медальон с совой на крышечке. Митьку толкнуло:
– А мама?! Почему ты не забрал маму?
Показалось, или отцу в самом деле этот вопрос было услышать тяжелее предыдущих? Скрипнула под его тяжелым телом лавка. Голос прозвучал глухо:
– Хоть и ушла княгиня из рода, а все-таки мать тебе.
Митька не разжимал губы, не обрывал все тянувшуюся паузу.
Отец решился:
– Не стоит такое, видит Создатель, сыну рассказывать. Да уж больно время смутное. Ты знаешь, конечно, что была в девичестве Лада подругой принцессы Виктолии, дочери короля Ладдарского Далида. Я золотую ленту носил, вот и поехал – сначала сватать, а потом и короля Эдвина на свадьбу сопровождал. Еще когда первый раз принцессу увидел, крыса в душе шевельнулась – такую, да за другого. А потом оказалось – не принцесса вышла гостей встречать, а Лада. Обычай у северян такой, невеста только после отцовского разрешения выйти может. Сватовство, конечно, формальность пустая, меж королями все уже сговорено было. Но все же честь по чести приехали, и менестрели об Илларе пели, и я короля расхваливал, и на турнире бился. – Князь улыбнулся. – Ох, дерзкий был! Перед вызовом перевязал свой аксельбант лентой цвета рода Совы. Выехал, смотрю – Лада веером прикрылась, только лоб виден. Красен, что маков цвет! Думал, отхлещет меня по морде этим самым веером.
Митька и не видел отца – таким. Словно и морщины разошлись, и глаза посветлели.
– Ну, а как нам уезжать, так и тоска Ладу заела. Привыкла за месяц к праздникам, а тут и подругу скоро увезут. Будет у Виктолии новая жизнь, другой двор. Не такой чинный, как у сдержанных северян. И дома у Лады тишина: брат в разъездах, отца и мать уж несколько лет как лихорадка скрутила. Это я уже потом понял. А тогда пришел к князю Весенею: отдай за меня сестру. Князь золотого рода, из свиты короля – чем не зять? А Весь, мол, сестру неволить не стану. Как сама… Лада и согласилась. Я-то ее любил… Дурного не скажу: старалась она хорошей женой быть и тебе матерью. Может, и свилось бы у нас гнездо.
Князь замолчал. Рассеяно тронул лежавший на столе медальон, но так и не открыл.
– Да… Только не сбылось. Есть у Лады тайна… Я давно понял, когда она только ко двору выезжать стала после твоего рождения. К чести ее, никто понятия о том не имеет. Я-то сам догадался.
Снова скрипнула лавка. Князь преувеличенно аккуратно принялся сворачивать карту. Лег свиток на край стола. Отец снова показался Митьке постаревшим, и морщины у глаз стали глубже.
