уже не до еды, так спать хочется. Ты сам бьешь меня, если я засыпаю с куском во рту. А дома я могла поесть, когда захочу, и поспать, когда захочу…
Отец ее ненадолго вышел и принес длинную жердь. Устаз Кемаль поспешно спустился вниз, сказав, что ему надо позвонить жене, но сделал он это главным образом для того, чтобы избежать тягостного зрелища. Он отыскал ближайший телефон, рассказал жене, как обстоят дела, и спросил, что, по ее мнению, делать дальше. Жена настойчиво убеждала его во что бы то ни стало вернуть девочку. «Она смышленая, быстро всему выучилась… Я не управлюсь дома одна… А платим мы ей немного…» Возвращаясь к Илеве, устаз Кемаль купил по дороге шоколадку. Быть может, такой соблазн подействует лучше, чем угрозы и побои.
Когда устаз Кемаль поднялся на чердак, где царил полумрак, он увидел озверевшего отца и девочку, которая изо всех своих слабых сил молча защищалась от ударов. Она ни разу даже не вскрикнула. В комнате все было перевернуто. С веревки попадало белье. Кувшин на подоконнике опрокинулся, но уцелел, и из него текла вода.
Когда устазу Кемалю удалось прекратить избиение — при этом изрядно помялся его выутюженный костюм, — по грубому, смуглому лицу Илевы катился пот. А у девочки из носа, изо рта и из раны на ноге шла кровь. Лицо ее побледнело от изнеможения и слабости.
Устаз Кемаль решил уговорить девочку и сказал, поглаживая ее по спине:
— Послушай, Шарбат, каждый человек должен работать, зарабатывать себе на хлеб. Я вот работаю учителем. И мама твоя работает. Отец тоже работал и будет работать, как только найдет место…
Неожиданно девочка возразила:
— Но госпожа Надия ходит в школу. Я тоже хочу ходить в школу. Раньше я училась…
Он сказал:
— Ведь я учитель. Если ты пойдешь со мной, я выучу тебя таблице умножения и Корану. — Потом он протянул ей шоколадку, но она отказалась, тихо проговорив:
— Мне не хочется.
Продолжая гладить ее по спине, он сказал:
— Ну ладно, пойдем. Хватит спорить.
Отец вмешался:
— Ежели не пойдешь с беем, дома ночевать и не думай. Выгоню на улицу, спи тогда в канаве.
Мужчины переглянулись, ожидая, какое впечатление произведут на девочку уговоры одного и угрозы другого. Все с тем же испуганным выражением в глазах она снова повторила:
— Я не хочу работать прислугой.
Вдруг в голове устаза Кемаля мелькнула новая мысль, он решил сделать последнюю попытку и сказал:
— Ладно, раз ты не хочешь возвращаться, воля твоя. Но платье, которое на тебе, и белье, и сандалии — все это наше. Снимай. Что же поделаешь.
Видно было, что девочка поначалу не приняла эти слова всерьез. Хозяин не может исполнить свою угрозу. И отец не разрешит ей раздеться донага. А никакой другой одежды, кроме той, которая осталась в доме хозяина, у нее нет. Но она увидела, что отец тоже обрадовался этой мысли и будет заодно с хозяином. Устаз Кемаль подошел к ней и протянул руку, чтобы снять платье. В страхе она попятилась к стене, ожидая, что вот сейчас ее начнут раздевать.
Со времени появления хозяина у них в доме прошло уже больше двух часов. Девочка устала, изнервничалась. Лицо ее покрылось испариной. Сейчас ее разденут. Лысина хозяина все ближе, ближе. И огромная ручища отца тянется к ней. Веревка порвалась вовсе и упала на пол вместе с остатками белья. Кувшин вывалился за окно. Девочке казалось, что стены комнаты вот-вот рухнут, завалят ее. А мамы все нет. Если бы она пришла и защитила ее от отца, от хозяина с хозяйкой и от их дочки… Но мама все не идет. А ее хотят раздеть. Хозяйка там, в Гелиополисе, три дня вымачивала ее платье в керосине. И все насекомые передохли. Тогда она выстирала платье и положила вместе со старыми туфлями Шарбат в ящик…
В горле у девочки пересохло. Хоть бы глоток воды выпить. Слезы текут из глаз. Только теперь она заплакала и сказала умоляюще:
— Я пойду с вами, хозяин, я пойду.
Это означало, что нелегкая задача выполнена с успехом. Устаз Кемаль выложил двадцать пять пиастров: он решил возместить деньги, уплаченные в вознаграждение человеку, который привел девочку. Илева сперва отнекивался, потом сунул деньги в карман.
— А шоколадка пускай достанется твоему сыну Галялю.
Когда Шарбат вышла с хозяином на улицу, уже смеркалось и было не так жарко. На обратном пути устаз Кемаль, пользуясь своим педагогическим опытом, рассказывал ей назидательные истории о девочках и мальчиках, которые убежали от своих хозяев, но не могли найти дороги домой. Одну такую девочку задавил трамвай. А над мальчиком измывался злодей с огромными усищами, сказал, что знает дом его родителей, завел невесть куда и избил. А потом заставил работать у других хозяев, а сам забирал все жалованье и грозил зарезать его, если он кому-нибудь расскажет правду. (Интересно, откуда тогда сам Кемаль узнал эту историю?) Он без умолку стращал ее всякими россказнями, которые сам тут же сочинял, и время от времени поглядывал на девочку, пытаясь угадать, какое впечатление они на нее производят. Но бледное личико Шарбат оставалось безучастным.
На другое утро Шарбат вышла купить хлеба и бобов и не вернулась. На этот раз она обулась в свои старые туфли и прямо на голое тело надела собственное платье.
Салах Хафиз
Камень, упавший с неба
Перевод В. Кирпиченко
Мне здорово повезло, я ведь живу в городе и увижу чудо собственными глазами. А деревенские навряд ли чего увидят. Я радовался счастью, которое выпало на мою долю. Они там пасут себе овец и коров, бредут, пыхтя, за плугом. Ну что ж, на то они и деревенские. А я… я пойду глядеть на самолет. Да… на самолет!
Известно заранее, что он наверняка прилетит. Две недели назад учитель арабского задал нам сочинение: «Мухаммед Сидки, первый египетский летчик, прилетит в Файюм на самолете в будущем месяце.
