облаков небосклон, – обязательно докопался бы».
Механид тоже молча передвигался вперед, словно умел только отвечать на вопросы, а не задавать их. Да и что он мог спросить у Тараса? А вот спецназовца все больше распирало от любопытства, особенно после того, как он узнал, что его «мать» умерла, а он является наследником большого участка земли, наверняка с прикрепленными к ней рабами. «Это что же получается, – осторожно размышлял Тарас, складывая из кубиков информации новую картину, – я теперь рабовладелец, а папаша у меня член совета старейшин и друг царя. Интересно, я один наследник или есть братья и сестры?» Но об этом он решил пока не спрашивать. Сам скоро узнает.
Так в молчании, которое никого из них не напрягало, оба молодых спартанца прошагали километров десять в быстром темпе. За это время им попалось лишь несколько периекских повозок и отряд из тридцати воинов в полном вооружении, следовавший из Спарты в Амиклы, между которыми как раз и находился лагерь эфебов.
Поравнявшись с отрядом спартанцев, парни ненадолго остановились, ожидая расспросов, – здесь было принято всем встречным старшим по возрасту допрашивать молодежь, куда она следует, – но командир воинов не обратил на них никакого внимания. Отряд проследовал на юг, а Тарас, обернувшись, еще некоторое время рассматривал доспехи солдат: кожаные панцири с нашитыми сверху металлическими пластинами, отливавшими медью, сандалии, искусно выкованные наколенники, округлые шлемы с гребнями из красных перьев, закрывавшие почти все лицо, – видны были только глаза и рот воинов, – мечи в ножнах и красные плащи. За ними следовал отряд из оруженосцев, тащивших за своими хозяевами копья и круглые медные щиты.
– Скоро и мы такие доспехи получим, – проговорил Тарас вслух, проводив взглядом отряд спартанцев.
– Да, – подтвердил Механид, также с восхищением взиравший на прошествовавших мимо воинов, – только для начала надо бы победить в гимнопедиях[35] и пройти экзамен в храме Артемиды.
Информация о гимнопедиях его пока не сильно заботила, это были какие-то гимнастические и музыкальные соревнования в честь Аполлона. В этом деле Тарас уже был не из последних среди эфебов, – не зря же его наградили увольнительной на сутки, – и он даже надеялся что-нибудь выиграть. Но при слове экзамен Тарас сморщился, вспоминая, что его ждет еще одна порка, только она может оказаться последней – ведь пороть будут не до заката, а до тех пор, пока вытерпишь. Особо терпеливых могут и насмерть запороть. В лагере поговаривали, что такое случается не так уж редко. И Тарас в эти слухи верил. На себе он уже частично испытал местное образование.
И тем сильнее он был удивлен, когда в лагере между занятиями по военным дисциплинам раз в неделю стал появляться учитель грамматики, обучавший их писать и читать, а два раза в неделю кифаред – учитель пения.
Пел Тарас, правда, не очень, хотя старался. Как выяснилось, каждый спартанец должен уметь исполнять патриотические песни. Как соло, так и в строю с другими бойцами. Здесь любимым учеником кифареда из агелы Деметрия был, ясное дело, Орест, с детства отличавшийся музыкальными талантами.
А Тарас больше любил грамматику. И хотя с момента возвращения в лагерь Тарас получил только два таких урока, он их мгновенно усвоил, поскольку за плохое прилежание полагалось только одно наказание – порка. Иногда к нему добавлялась вынужденная голодовка. Или то, что Тарас называл «всенародный позор». Учитель приказывал нерадивому ученику десять раз обойти столб в центре лагеря и орать при этом, что он недостойный сын, позорит своим поведением родителей и всю великую Спарту. А все остальные смеялись над ним в голос. К счастью, Тарасу еще не приходилось ходить вокруг столба, но он несколько раз наблюдал за процессом со стороны и решил, что лучше учить грамматику. Орать «на всю ивановскую», что он полный идиот, было как-то обидно. Особенно если за этим наблюдал Деметрий и остальные бойцы.
Местная грамматика была не очень сложной, и Тарас постепенно ее осваивал, несмотря на то что пропустил немало уроков, ведь остальных начали учить гораздо раньше. Но он был способным учеником. Впрочем, как быстро понял Тарас, от будущих воинов не требовали слишком многого. Надо было всего лишь научиться читать и писать, да и то по минимуму, чтобы при крайней необходимости прочесть приказ, какую-нибудь табличку или надгробную плиту. Книг здесь, кажется, не держали вообще. Ни в каком институте или аспирантуре потом не ждали с распростертыми объятиями, а обучение продолжалось всю жизнь в спартанском духе: война, гимнастика и снова война.
– Главное для настоящего спартанца, – вдалбливал им надзиратель лагеря, – уметь держать оружие, починяться старшим и с честью умереть за родину, прославив ее на поле боя. Спартанцы никогда не отступают, сколь бы силен ни был враг. Они либо побеждают, либо умирают. И горе тем, кто бросит оружие или побежит. Он не найдет приюта на родине. Никто не зажжет ему очага.
И Тарас волей-неволей пропитывался этими идеями своей новой родины. Получалось, что вся знакомая ему стратегия войн будущего, предполагавшая иногда тактическое отступление, для спартанцев не имела пока никого значения. У них была своя, очень простая стратегия: не отступать.
Продвигаясь все ближе к Спарте, столице грозного для соседей и богатого, как он полагал, государства, Тарас тем не менее не замечал вокруг шикарных дворцов и особняков местной знати, хотя дорога шла явно через чьи-то имения. Лишь изредка попадались простые дома из камня. Они по большей части прятались за холмами, и Тарас не мог как следует их разглядеть. Но и того, что было видно с дороги, хватало, чтобы понять – все эти люди жили без лишней роскоши.
«Наверное, – продолжал себя убеждать Тарас, вышагивая по каменным плитам, – здесь обитают не самые богатые». Хотя внутренний голос подсказывал ему, что земля вокруг столицы во все времена была самой желанной и дорогой. И все-таки здесь, в Спарте, все было как-то иначе. Не так, как у людей.
– Ну прощай, – остановился у развилки дорог Механид, кивнув в сторону холма, за которым виднелось очередное имение, – ты прибыл. А мне еще не один десяток стадий отшагать надо, пока увижу отца с матерью. Увидимся завтра в лагере.
И, не дожидаясь ответа, он бодро зашагал дальше на север по дороге, которая спускалась вниз, пропадая в кипарисовой роще.
– Вот значит, где мой дом родной, – пробормотал Тарас, не решаясь сразу подняться в гору, также поросшую кипарисами, и провожая взглядом быстро уменьшавшуюся фигуру Механида, – итак, надо все хорошенько вспомнить. Отца зовут Поликарх. Раз он местный геронт, значит, ему уже за шестьдесят. Мать умерла. Есть ли братья и сестры, понятия не имею. В общем, надо быть начеку.
Постояв еще пару минут на самом солнцепеке, Тарас не выдержал и, отогнав мысль о побеге, стал подниматься вверх. «Черт с ним, – решил он, вновь ступая босыми ступнями на сельскую тропу, усыпанную острыми камнями, – если не бежать отсюда немедленно, пора легализоваться. А перед смертью не надышишься».
Преодолев метров сто довольно крутого подъема, он вновь оказался на небольшой дороге, которая примыкала к кипарисовой роще. От края холма в глубину тянулось желто-черное поле, разделенное дорогой. На его левой, желтой половине, колосились хлеба, за ними виднелся небольшой огород, а правая была недавно вспахана. На поле, изнывая от жары, – солнце уже прошло зенит и начало свое движение к горизонту, – работали илоты в набедренных повязках: пятеро мужчин и три женщины. Большая часть из них занимались уборкой хлеба, остальные собирали поспевшие овощи. Увидев их, Тарас немного напрягся, вспоминая недавние события у храма Посейдона и в Мессении, но заставил себя шагать вперед, к усадьбе – группе из трех или пяти строений, в которые упиралась дорога.
«Не нападут же они на меня в самом деле, – решил он, поправляя гиматий на плече и прибавляя шаг, – да и в лицо-то, наверное, не узнают. Неизвестно, когда они „меня“ в последний раз видели».
Однако он ошибся. Стоило Тарасу поравняться с илотами, как они стали работать гораздо медленней и провожали его взглядом до тех пор, пока он не подошел к главному дому усадьбы. Илоты смотрели на него так, как и следовало, – как на господина.
Оказавшись у порога дома, он замер в нерешительности. Это было прямоугольное строение с двускатной крышей, внутри которого могло поместиться от силы три-четыре комнаты небольшого размера. Стены усадьбы были изготовлены из какого-то странного серого материала, словно бетон перемешали с камнями, но зато расписаны затейливой вязью, похожей на волны. Вязь шла понизу и поверху, там, где под
