— От мудилы слышу, — нервно проговорил Петруччио.
— Что ты сказал? — Полковник Штырлин подошел к нему вплотную.
— Чо слышал!
— Да я те… Я тте!..
— Ты, Генералов, не грубиянничай, — прикрикнул пред. — Тя спрашивают, чем кормил их на ночь.
— Он у меня в другом месте ответит, — чувствуя за спиной улыбки, взлютовал полковник. — Пятнадцать суток за пьянство на рабочем месте.
— Как вас зовут? — вмешался прокурор.
— Петр. По отчеству Алексеевич.
— Петр Алексеевич, вы давали этим животным мясо?
— Никакого мяса, дробленку запаривали, комбикорма. А мясо? Кто нам его дал?
— А вот это откуда, не скажете? — Прокурор пнул полуобглоданную кость с налипшим снегом. Присутствующие сгрудились, разглядывая розоватую, с белыми царапинами от зубов кость.
— Не знай, не давали.
— Николай Иванович, — повернулся прокурор к главврачу санэпиднадзора, румяному, улыбчивому лет сорока живчику в норковой шапке, — обратите внимание. На кости пристыл порошок. Возьмите на анализ.
Когда чины уже рассаживались по машинам и клацали дверцами, начальник милиции приспустил стекло, поманил преда.
— Где ты нашел этого алкаша?
— Мужик Натальи Генераловой. Бывший офицер. Да вы должны знать ее, детсадом заведует, — полушепотом сказал пред, косясь на стоявшего у туши Петруччио.
— За пьянство выгнали?
— Был судим за кражу.
— Уголовников всяких понабрал. Каким местом думаешь? Поехали!
Петруччио подошел к коченеющей туше, пнул в рыло:
— Ну нажрался!
Выяснили, один из стогов соломы, на котором егерь разложил куски отравленного мяса, тракторами волоком притащили на ферму. Стрихнин на кости и множество следов собачьих лап не оставляли сомнений для иных толкований. Стая стащила вниз мерзлое мясо. Самый жадный пуделишко первым хватнул и тут же околел. Стая ушла. Выпущенные утром на променад хряки наткнулись на мясо со стрихнином…
Тогда-то у егеря впервые мелькнула нелепая мысль: «Они нам, людям, мстят…» Сбоку на свежем снегу отчетливо отпечатался широкий разлапистый след. Он не мог спутать его ни с каким другим. Стаю водила Найда.
После этого разъяренный предколхоза раз пять устраивал облавы на отравителей хряков. Убили трех собак. Волчица увела остальных в дальние леса. Всю весну и лето о стае не было ни слуху ни духу. Глубокой осенью, уже по снегу, комбайнеры, доубиравшие подсолнух, наткнулись на свежие кости косуль…
С этим разбоем надо было кончать. Но находились неотложные дела, и егерь все откладывал облаву.
Глава шестая
Венька проснулся до света. Танчура спала, жарко разметав руки- ноги. За годы замужества из девочки-рюмочки она расплылась в зевластую румяную тетеху.
— Хорошего должно быть много, — смеялась она, когда подшучивали насчет ее габаритов.
Егерь почувствовал раздражение на жену. Будто это она была виновата в том, что из области ему спустили двухзначную цифру отстрела лосей. И теперь каждый день с промысловой бригадой он выезжал в лес. Не любил он такую охоту. Но куда деваться. Лесники криком кричат: «Ваши лоси все молодые сосновые посадки поели».
Он на цыпочках прокрался на кухню. Поставил на газ чайник. Оделся. Ружье и рюкзак положил у двери. Но как он ни сторожился, Вовка все равно укараулил. Сонный, хмурый в одних трусишках, вышел на середину кухни.
— Не пойду в садик. Хочу с тобой на охоту.
— Холодно. Вон все окна замерзли. Ты и так ночью кашлял. В санях продует. — Венька взял термос, налил чаю.
— Я с тобой на «Буране». — Вовка крепился, знал, отец слез не любит.
— Там бензина нет.
— Ты все обманываешь. Давай из УАЗа сольем, — всхлипнул малец. — Никогда меня не берешь. Только обещаешь.
— Эт с тобой так. А без тебя каждый раз концерты устраивает, — крикнула из спальни Танчура. — Заколебал!
— Ничо я не устраиваю. — Вовка, передразнивая мать, скорчил рожицу в сторону спальни. — Она тебе, папань, по ушам ездит.
— Во-во, слышишь, как он разговаривает! Давай, быстро собирайся, отец тебя в садик отвезет. Мне некогда. Вчера рыбу свежую завезли, бабки с вечера в очередь пишутся… На минуту задержишься, зев поднимут.
— Не буду свиньям картошку носить. И пол подметать не буду, вот. — Вовка в одном сапоге проковылял к порогу.
— Ты будешь, паразит, собираться? — вскричала Танчура. — Берешь ты его с собой или нет?
Есть еще в мире справедливость.
— Берет, берет! — Вовка в одном сапоге промчался к порогу, спихнул с ноги. — Я валенки надену и два свитера. Мам, где мои треники?
— Шарф не забудь и рукавички!
— Охота на бизонов — моя любимая забава!
— Ну, шило. Ты погляди на него, — засмеялась Танчура. — Захочешь, так не скажешь.
— Папань, давай ключ от сейфа, я патронаш принесу.
— Не патронаш, а патронташ. — Лицо егеря осветила улыбка.
— Вень, ты глянь, по избе летает, — уловила Танчура настроение мужа. — Вовк, может, в садик пойдешь?
— У тебя, мам, проблемы со слухом. — Вовка притащил из кухни унты. Бросил у порога, готовый по одному движению отцовской брови лететь, скакать и мчаться.
— Вот только закашляй у меня вечером, паразит, я тте задам, — пригрозила Танчура, уходя на работу.
— Храни огонь в очаге, женщина! — крикнул в ответ ей вождь краснокожих.
Танчура, улыбаясь, засеменила по тропке в снегу к дороге:
