Кукла и карлик. Христианство между ересью и бунтом

Эрику Сантнеру, который детально развил понятие еврейской идентичности в выдающейся работе Psychotheology of Everyday Life. Любопытно, что понятие пребывания в остатке является также частью традиционной словенской национальной идентичности; болезненный шрам в истории Словении — это наступление контрреформации в конце XVI века, в результате которого треть словенцев была перебита. треть, чтобы остаться протестантами, эмигрировала в Германию, а остаток, накипь — те, кто пошел на компромисс со своей верой, — это и есть ныне живущие словенцы…

(9) Ibid. Р. 227.

(10) И разве Мартин Лютер Кинг в своем «Письме из бирмингемской тюрьмы» (1963) не приходит к тому же выводу?

«Из горького опыта мы знаем, что угнетатель никогда добровольно не даст свободу, ее должны потребовать угнетенные. Честно говоря, я никогда не принимал участия в движении «прямых действий», которые были «отлично скоординированы» с графиком тех. кто не страдал чрезмерно от болезни сегрегации. Много лет я слышу слово: «Ждите». Оно отзывается пронзительным эхом в ухе каждого негра. Это «ждите» почти всегда означало «никогда». Это был транквилизатор, талидомид, на мгновение снимающий эмоциональный стресс, — лишь для того, чтобы потом разнилось болезненное расстройство. Вместе с выдающимся правоведом прошлого мы должны наконец убедиться, что «слишком долго откладываемое правосудие есть отказ от правосудия». Более трехсот сорока лет мы ждали наших Богом данных и конституционных прав. Народы. Азии и Африки стремительно, с реактивной скоростью движутся к политической независимости, а мы все еще ползем, как старая телега, чтобы получить чашку кофе у буфетной стойки. Я догадываюсь, что тем, кто никогда не чувствовал жалящих уколов сегрегации, легко говорить: «Ждите». Но когда вы видели, как неукротимая толпа линчевала вашу мать и отца по своей прихоти и топила ваших братьев и сестер по своему капризу, когда вы видели, как налитые ненавистью полицейские безнаказанно сквернословят, бьют, издеваются и даже убивают ваших черных братьев и сестер; когда вы видите, что подавляющее большинство из двадцати миллионов ваших черных братьев задыхаются в тесной клетке нищеты посреди общества изобилия; когда вы вдруг чувствуете, что язык заплетается, а сами вы заикаетесь, пытаясь объяснить шестилетней дочери, почему она не может пойти в общественный парк развлечений, рекламу которого она видела по телевизору — и вы видите, как глаза ее наполняются слезами, когда ей говорят, что в парк развлечений цветных детей не пускают, и как на ее маленькое небо наползают первые облака чувства неполноценности, ее личность искажается под бессознательно развивающейся горечью по отношению к белым людям; когда вам приходится изобретать ответ на страшный в своей простоте вопрос пятилетнего сына: «Папа, почему белые так плохо обращаются с цветными?»: когда во время поездки через всю страну вы выясняете, что ночевать вам придется в машине, потому что ни один мотель не принимает вас; когда день за днем вы испытываете унижение при одном лишь виде глубоко ранящих знаков «Для белых» и «Для цветных», когда вашим первым именем становится «ниггер», средним именем становится «бой» (неважно, сколько вам лет), а последним — «Джон», и когда к имени вашей жены и матери никогда не прибавляется уважительное «миссис»; когда мысль о том, что вы негр, преследует вас днем и ночью, когда вы все время ходите на цыпочках, не зная, что может случиться в следующий момент, когда вас обуревают внутренние страхи и досаждают внешние обиды: когда вы бесконечно сражаетесь с убивающим чувством «ничтожности» — тогда вы поймете, почему мы считаем, что ждать трудно. Придет время, и чаша терпения переполнится, люди откажутся нырять в пропасть несправедливости, где они испытывают разъедающее чувство отчаяния. Я надеюсь, господа, вы можете понять наше законное и неизбежное раздражение.»

(11) Вероятно, на этом уровне нам следует обратиться к старому вопросу, который недавно, кажется, снова стал актуальным — о линии, которая разделяет животное и человека: на уровне позитивного существования различия нет, человек это тоже животное с особыми характеристиками и способностями; только с заинтересованной позиции существа, захваченного процессом, эта разница становится ощутимой.

(12) Возможно, наиболее меткий ответ христианству, его идее, что Мессия уже здесь, дал Кафка, заявивший. что Мессия обязательно придет, но будет это слишком поздно, когда человечество уже устанет его ждать, и его появление уже не будет иметь никакого значения, и он оставит людей безразличными.

(13) Цит. по: Jonas H. Mortality and Morality. Evanston: Northwestern University Press, 1996. P. 192.

(14) To же, что касается психоанализа женщины (маскарад женственности означает, что под множеством масок дама X не является недоступной, так как эти маски призваны скрывать факт, что скрывать-то нечего), относится и к ближнему: «тайны египтян были также тайнами и для самих египтян».

(15) Цит. по: Деррида Ж. Призраки Маркса. Государство долга, работа скорби и новый интернационал / пер. с франц. Б. Скуратова под общей редакцией Д. Новикова. Москва: Ессе homo, 2006. С. 96.

(16) См.: Derridaj. Faith and Knowledge // Religion / eds. by Jacques Derrida and Gianni Vattimo. Stanford: Stanford University Press, 1998.

(17) См.: Laclau Е. Emancipation(s). London: Verso Books, 1995.

(18) Pfaller R. The Potential of Thresholds to Obstruct and to Facilitate: On the Operation of Déplacement in Obsessional Neurosis and Perversion (неопубликованная статья, 2002).

(19) To же самое относится и к маскированию. В декабре 2001 года аргентинцы вышли на улицы, выступая против правительства, и в частности против министра экономики Кавалло. Когда толпа собралась вокруг здания министерства Кавалло, угрожая взять его приступом, он сбежал в маске самого себя (они продавались в лавках, чтобы люди могли надевать их и высмеивать министра). Похоже, что Кавалло и в самом деле научился чему-то от популярного в Аргентине лакановского движения — тому, что лучшая маска вещи — это она сама. И разве не таково исчерпывающее определение божественности, ведь бог тоже вынужден носить маску себя самого? Возможно, «бог» — это имя великого раскола между абсолютом как ноуменальной вещью и абсолютом как явлением себя самого, имя их тождественности, имя их чисто формального различна. В этом смысле «богом» именуется верховное противоречие: бог — абсолютно нерепрезентируемая Потусторонность — должен появиться как таковой. Вспомните сцену из жуткого фильма Спайка Ли «Замороченные» (Bamboozled). когда черные актеры наносят на свои лица черный грим в стиле Эл Джонсона — возможно, выход в черных масках для них единственный способ выглядеть белыми (то есть создать иллюзию, что «истинное» лицо под черной маской — белое). В этой поистине лакановской уловке черная маска призвана скрывать факт, что мы НА САМОМ ДЕЛЕ черные). Неудивительно, что эффект обнаружения черного под черным, когда они смывают свои маски. шокирующий. Возможно, защищаясь от этого шока. мы как-то непроизвольно догадываемся, что их «истинное» лицо под маской еще чернее, чем сама маска — словно подтверждая тот факт, что нанесение черного грима — это стратегия ассимиляции в белую культуру…

Сегодняшняя идеология^*

(1) Неудивительно, что эти яйца сейчас запрещены в США, их контрабандой ввозят из Канады (и продают по тройной цене): помимо официального предлога (они призывают вас покупать другой предмет, не тот, что заявлен) легко разглядеть и скрытую причину — эти яйца чересчур откровенно показывают истинный характер предметов потребления.

(2) См. главу 4 (Consuming the Void) в: Fumerton P. Cultural Aesthetics. Chicago: Chicago University Press, 1991.

(3) См.: Rotman B. Signifying Nothing, tendon: MacMillan, 1987.

(4) См.: Heidegger M. Das Ding // Vonraege und Aufsete. Pfullingen: Neske, 1954. (Или в русском издании: Хайдеггер М. Вещь // Время и бытие / пер. В. В. Бибихова. Москва: Республика. 1993. — Прим. ред.)