сдержать было.
– Спасибо, сестра.
– У нас отвечают: люблю тебя, сестра, – поучила Ирка.
– Да конечно, люблю.
– Наша Свами сегодня новую любовь всем открыла, верно? Теперь для правды преград не осталось, и народ людской придет в нашу веру! Через Печать Любви. Давай и с тобой печатями поменяемся.
Ирка исполнила с Витьком полную программу.
Оторвавшись, сообщила повелительно:
– Будешь моим боровком, братец!
– Кем? – не понял Витёк.
Ирка и сама оценила неуместность такого прилагательного к Витьку.
– Моим первым братом. Дай мне братское целование, братец!
И Ирка попыталась притянуть его голову вниз к своей лучшей середине.
Вообще-то Клава успела понять, что обычаи здесь в Сестричестве сложные: сестры как бы и командуют, но все-таки требуется или согласие брата, или прямое назначение Свами которое не обсуждается. Так что Ирка превысила даже весталочьи полномочия.
Но пожар в середине делал Клаву почти равнодушной. Да и знала она, что Витёк любит маленьких и беленьких («Здравствуй, белый ангелочек», – были его первые слова!), а Ирка – большая корова, давно уже бреется, и к тому же черная почти.
– Да я как раз сестричку вот отоварить собрался, – добродушно вывернулся Витёк. – У меня ведь не двухстволка.
– А ты сначала мне целование дай, братик. У нас же тут не женихи с невестами, у нас семья общая, и все всех любят.
– То у вас, а то у нас. У нас правило: лучше пятерых самому насильно взять, чем одна бешеная телка тебя изнасилует. Привет.
– Не смирился ты еще, братик. А у нас в Сестричестве смиряться положено. Госпожа Божа несмирных не любит. Сестра Калерия, помоги новому брату спасаться, скажи ему, чтобы любовью на любовь ответил и целование дал.
Клава не знала, как правильно поступить по законам Сестричества. Но знала, что Ирка – нахалка подлая! И чтобы не отвечать любезной сестричке, она упала навзничь – и ее само собой выгнуло дугой. Как тогда в комнате Свами после воплощения в Дочу Божу.
Несказанное наслаждение разливалось по напряженной спине, холодным пламенем пробегало по позвоночнику. Она всё слышала вокруг – и ничего ее не волновало. И даже пожар срединный не погас – но притух.
– Ну вот и милуй любимую сестричку припадочную, – сказала Ирка, но Клаве было все равно.
Волнение вокруг почувствовалось – от Ирки передалось к сестрам усердствовавшим – сама Свами вошла.
– Ну что тут у вас?
– Да вот – опять сестру Калерию трясет, – сообщила Ирка презрительно.
Очень Клава расслышала – презрительность, хотя ей и было все равно.
– Госпожа Божа сестрой владеет, радоваться надо. Ну да хватит, сестричка.
Свами наклонилась над Клавой и резко надавила на мысок любви.
Клава обмякла – и сразу же ощутила вновь пожар в своей середине. Огонь воспылал – втрое!
Она села на подстилке, сжалась, словно желая теснотой подушить пламя – как прижимают маленький огонь доской или подушкой.
– Часто тебя стало трясти, сестричка возлюбленная. Поди-ка прогуляйся до Вавилону, сестринского милосердия ради. Послужи Госпоже Боже нашей. Позаботишься о ближнем – своя забота и рассеется,
– Радуюсь и повинуюсь, сладкая Свами. Только отбегу на минутку.
– Отбеги.
Клава забежала к себе в весталочью, где у нее под тюфяком хранился собственный флакон с бальзамом. Она поняла, что еще несколько часов пожара не выдержит. Да уж и так недолеченная ее жалейка распухла снова – и никакого мизинчика сегодня не пропустит.
Грустный боровок ее Валерик валялся тут же на соломе. Увидев ее процедуру, оживился:
– Чего ты сама? Давай налижу тебе, сестричка.
– Да ну тебя! Некогда!
Блаженная прохлада какое-то время еще боролась с пламенем, но пламя отступало, отступало – хорошо-о!
Прохлажденная, Клава прибежала поскорей в комнату Свами.
– Ну вот, сестричка, пойдешь по адресу. Это на Петроградской, найдешь вот. Хороший район. Значит, старичок там такой милый, Иван Натальевич. Объяснила я ему, что надо зваться не по отчеству, а по материнству. Ну по паспорту-то Игнатьевич.
Клава не поняла, какое ей дело до паспорта старичка.
– Хороший Иван Натальевич, да. Мы ему помогаем. Ученый человек, а совсем ослаб. Ну и сделаешь для него – чего попросит. Один ведь он совсем, кроме нас и не ходит никто.
– Прибрать нужно? Или в магазин сбегать?
– В магазин для него ходят, это я устроила. Ему участие нужно. Один совсем, не любит никто. Мы любовь несем, а не макароны из магазина.
– Так я же весталка, сладкая Свами. Пусть лучше слабая сестра.
– Что лучше – это я знаю! Что-то ты разговорчивая стала!
– Прости, сладкая Свами, – Клава быстро поцеловала ручку. – Поучи меня за мой грех.
– Да придется, пожалуй. Весталка! Ты про свою пломбу ненарушенную лучше рядом с этим бугаем думай! Я-то вижу! Знаешь, что весталке нарушенной полагается?!
– Знаю, сладкая Свами.
Неумолимо вспомнилось слово, данное Витьку – и сделалось страшно как никогда.
– Ну а я еще напомню! Да молись громко, пока я любовь свою на тебе расточаю!
Клава громко распевала: «Госпожа Божа, суди меня строже!..», почему-то надеясь, что ее услышит Витёк. Ну не заступится, конечно, не вырвет ее из-под любящей руки Свами, но пусть узнает, что она терпит за него!
А Свами порола хотя и любалкой, но больно. И долго. Здесь в корабле Клава еще не получала такой порки. Но сильнее боли был страх: Свами всё знает, потому что она может мысли читать – не даром же в ней воплощена Мати Божа. Всё знает – и когда-нибудь покарает за смертный грех! А пока приносит последнее предупреждение – не словом, а делом.
– Ну будет. И смотри у меня!
– Спасибо, сладкая Свами, – Клава снова поцеловала ручку.
– Так значит, ничего твоей девственности не грозит у Ивана Натальевича. Что скажет – всё и сделаешь. Пусть немного погорячится. А то живет как мумия. И проживет дольше мумии, пожалуй. Пожалей как следует, понравься, может, попросит у него и остаться на какой срок. Я разрешаю.
После предупреждения Клава не решилась попросить, чтобы ее проводил Витёк. А Свами приказала:
– Валерик твой с тобой сходит. Прямо сразу. И в молельню не заходи.
– Радуюсь и повинуюсь, сладкая Свами.
Клава и пошла покорно – сразу. Гадая, приговорила все-таки Ирка Витька к целованию или нет?
18
По дороге Валерик болтал, довольный прогулкой:
– Уже год как мы за этим дедом ходим. А он только здоровей стал, пожалуй.
– Так и хорошо.
– Конечно, хорошо. Слава Боже. От других-то быстрей душа отлетает. У сестры Ольги, где мы были,
