медицинских проблем…
Вот именно: проблем — существенная оговорка, воскрешающая ту самую отвергнутую аббревиатуру!
— …Мы должны помогать больным, а все эти ваш: резервы и способности — они вне медицины.
Черт, вот это, признаться, никогда не приходило Вольту в голову. Как-то подразумевалось само собой, что вылечить от слабости, вылечить от бездарности так же важно, как от какого-нибудь полиартрита. Или даже важнее. Ну, нашелся кое-как:
— Понятие медицины сейчас расширилось. Спортивная медицина, космическая — они занимаются людьми здоровыми.
— Да-да, по этой тематике выделены специальные институты, ну а мы здесь занимаемся медициной классической: лечим больных.
Подразумевается: «А если вы не хотите, идите в те другие институты». Но почему Поливанова так настроена против антропомаксимологии, как будто новое направление чем-то задевает ее лично?
— Но обязательно будет и чисто медицинский выход: резервы организма научимся направлять на подавление болезни!
— Ну, это натяжки. К тому же, вам не кажется, что вы вторгаетесь в самую природу человека? Если эти резервы глубоко запрятаны, нужно ли их высвобождать? Может, природа правильно сделала, что хранит их на крайний случай? Это еще и вопрос этический. Помните, сколько протестов вызвали опыты Петруччи?
Какие иезуитские возражения! Радетельница за человечество!
— Это неизбежно. Мы только и делаем, что вторгаемся в природу. Едим далеко не натуральную пищу, живем в искусственной среде. Расплачиваемся аллергиями, но все равно не можем возвратиться к природе. Так и с резервами: раз дошли до того, что можем вмешаться, значит, вмешаемся. Принцип велосипеда: остановишься — упадешь. Не я — другой вмешается. Потому что те, кто овладеет резервами, получат колоссальное преимущество…
Можно было еще многое говорить на эту тему, но Вольт остановился на полуслове: такие очевидные истины Поливанова отлично знает сама, и раз она против, значит, у нее есть соображения, которыми она сейчас не поделится с Вольтом — откровенность в их беседе односторонняя.
Пауза немного затянулась, а потом Поливанова заговорила снова с самым участливым видом:
Ну что ж, Вольт Платоныч, может быть, это и неплохо, что в вас бродят такие наполеоновские замыслы. Как говорится, плох тот солдат… Но уже пора вставать на реальную почву, поверьте моему опыту. И я вам делаю реальное предложение: перейти ко мне в отдел. Я хочу создать отдельную группу психологов, ну хоть при лаборатории электростимуляции. Направление, согласитесь, самое передовое, мы тут не ретрограды какие-нибудь. А может быть, со временем выделитесь и в самостоятельную лабораторию, если докажете право на это — работами докажете… Я не сказала? Вас я вижу старшим группы. Я думаю, с докторской при таком положении вещей проблем не возникнет. Кстати, вы слышали о новом порядке? Ставить в план только те докторские, вернее, тех докторантов, которые намечаются на выдвижение на соответствующие должности. А то появляются доктора, претендуют на соответствующие единицы, а единиц нет. А так вы будете намечаться в завлабы, к вашей докторской как раз и поспеет отдельная лаборатория психологии. Одним словом, не пора ли мужчиною стать?
Не мужчиною стать, а ингредиентом.
Ну что ж, преимущества ингредиентов известны: живется им за Поливановой как за каменной стеной, или даже современней и прочней — за железобетонной! Защищаются в срок и досрочно, статьи выскакивают, как горячие пышки из автомата, квартиры распределяются им в первую очередь. Но за это: никакой самостоятельности, никаких воздушных фантазий — все только на шефиню; недаром они и есть ингредиенты — то есть составляющие некой смеси, лишенные всякой индивидуальности. Многих устраивает…
— Нет, Ингрида Игоревна, я буду заниматься антропомаксимологией. И диссертация моя об этом. Уже наполовину написана.
С досады Поливанова даже стала некрасивой. Видно, нужен ей такой ингредиент — Вольт Комаровский.
— Где вы ее защитите? Мы в институте вас в план не поставим! Потому что нет для вас докторской вакансии. Вольт встал.
— Так что спасибо, Ингрида Игоревна, за предложение, но чистая психология — давно уже не моя тема. Слишком узко.
Поливанова снова сделалась доброжелательно-сочувствующей:
— А жаль. До меня доносятся вести о ваших успехах в клинике. Подумайте еще. Я не считаю ваш сегодняшний отказ окончательным. Посоветуйтесь с женой. И если передумаете, приходите. Дверь для вас открыта. Пока открыта.
Какая хитрая диверсия: «посоветуйтесь с женой»! Думает, жена не устоит перед перспективой докторского оклада! Не знает, что Вольт никогда бы не стал терпеть жену, которая не уважает его работу.
Вольт постарался изобразить на лице вежливое сожаление:
— Не думаю, что я передумаю.
— Напрасно. У каждого человека бывает шанс, который нельзя упускать. Считайте, что вы сегодня упустили свой.
Вольт удержал все то же вежливое сожаление:
— Может быть. Или наоборот, упустил бы свой шанс, если бы согласился. Время покажет.
Он-то знал точно, где его шанс! И вышел очень довольный, что все-таки сохранил дипломатическую вежливость.
А за дверью меж монументальных ящиков все еще блуждал Тиша Лаврионов. Если бы Вольт и сомневался малодушно в правильности своего решения, один вид Тиши развеял бы всякие сомнения: все что угодно, только не сделаться ингредиентом!
— Ну как, вливаешься в наш сплоченный коллектив?
Ведь Тиша тоже дружески советовал не упускать шанс! Уж не обсуждала ли с ним Поливанова насчет кандидатуры Вольта?
— Нет. Слишком уж сплоченный для меня.
И вышел поскорей, оставив Тишу размышлять: может ли коллектив быть слишком сплоченным?
Довольным после разговора с Поливановой можно было быть разве что тем, что не наговорил грубостей и глупостей, но сущности это не меняло: сегодня выяснилось, что Поливанова его противница. Но почему?! Не может же она не понимать всю перспективность антропомаксимологии. Умная же баба в конце концов.
В своей лаборатории Вольт застал новое лицо. И не где-нибудь, а в самой старшинской, прямо на своем месте. Тут же почему-то толпился народ; даже сам завлаб, Хорунжий, вообще-то большой затворник, покинул свой кабинет и склонялся над гостем. При появлении Вольта несколько голосов закричали сразу:
— Вот он! Вот он!
Кажется, никогда его не встречали с таким восторгом. Успела мелькнуть мысль, что это журналист, пришел брать интервью про антропомаксимологию.
Гость встал навстречу и оказался довольно молодым человеком невысокого роста, в бороде и кожаном пиджаке. Все укладывалось в образ типичного корреспондента. Разве что некоторая снисходительность в улыбке нарушала образ: с чего бы журналисту снисходительно улыбаться?
— Вольт Платоныч? А я к вам. Дело в том, что я режиссер,.
Ну конечно! Как Вольт не догадался сам? Только потому, что забыл начисто о вторжении в институт киношников. Но все же отреагировал удачно:
Ну в этом вы сами виноваты! Вас, я думаю, не заставляли.
Приятно было видеть растерянность на только что самоуверенном лице.
— Не понял: при чем здесь — виноват?
Вы ко мне подходите как к психологу и жалуетесь на то, что вы режиссер. Вот я и говорю, что вы
