твердо веруя, что живет, как ему нравится, сам по себе. Хотя, быть может, он и ошибался. К тому времени бабушка с дедушкой стали старыми и уже не могли принимать столь активного участия в делах молодой семьи. Впрочем, уже и не столь молодой. Антон бегал по магазинам, управлялся по хозяйству, готовил еду. Он работал посменно и имел больше свободного времени. Жена и дочь были заняты с утра до вечера.
— Давай, Зинуля, устроим нашему бедному папочке выходной, — говаривала иногда Зоя, если у нее выпадал свободный день, что случалось до вольно редко.
И Антон уезжал на свою любимую рыбалку.
В одном он бывал абсолютно незаменим-когда дочке задавали в школе задачу повышенной трудности. Порой задачи попадались вообще под силу лишь вундеркиндам. А у Зинаиды в классе таких не было, но зато были дети начальников производства, директоров универсамов, заслуженных артистов. Вот их и нужно было обскакать любой ценой.
Антон запирался в своей комнате и не выходил оттуда, бывало, по нескольку часов кряду. И не было случая, чтобы он не справился с порученным делом.
— Вот, — говорил он обычно скромно, — я решил. Директорам и заслуженным, полагаю, будет слабо додуматься.
После таких побед Антон целый день чувствовал себя героем. Но это случалось редко, Зинка все-таки росла девкой смышленой и с большинством трудных заданий управлялась сама.
…Бывает, что и очень уверенные в себе люди ошибаются. Вот так однажды ошиблась и Зоя.
— Слушай, Антошка, — сказала она как-то, — ты умрешь со смеху, но я должна сообщить тебе пренеприятное известие: у нас, кажется, снова будетребенок. И, кажется, с этим уже ничего нельзя поделать.
Вот так. И на старуху бывает проруха.
Сперва Антон, естественно, не поверил. Но Зоя ему объяснила. Все как есть. И он вправду от души посмеялся. А посмеявшись, сказал:
— Ну ладно, давай, мать, размножайся. Это даже интересно. Надеюсь, что ребенок будет от меня. Может, наследника мне родишь. Давай, мать, сделай подарочек.
И они снова посмеялись.
Когда Антон приехал в роддом, то первые слова, которые он услышал от Зои, его ничуть не удивили.
— Эх ты, м-мужик, даже наследника не сумел себе сотворить! — насмешливо сказала жена.
— Ничего, — ответил он, — все хорошо, мечтают о наследнике короли да неудовлетворенные честолюбцы. Дескать, вырастет сын и продолжит мое дело. У меня нет честолюбия, а с девчонками спокойней.
Ребенок оказался удивительно выдержанным. Антон даже и не подозревал, что в природе бывают такие дети. И уже одно это заставило его сразу почувствовать некоторое уважение к новому члену семьи. Девочка могла часами лежать в своей кроватке, играя подвешенными на резинке игрушками, воркуя на своем личном языке. Она начинала подавать голос лишь тогда, когда у нее были на то веские причины, — если она уже с полчаса лежала мокрой, а к ней никто и не думал подходить.
— Не слышишь, что ли, ребенок плачет! — говорил, не выдержав, Антон.
— Пускай плачет, ей надо развивать голосовые связки, — спокойно отвечала жена.
И Антон, вздыхая, сам принимался за дело. Целыми днями в квартире толпились какие-то Зоины подчиненные, решали какие-то неотложные вопросы и каждый раз спрашивали, со значением глядя на Антона, когда же она наконец вернется в осиротевший коллектив. И он видел, что с каждым днем пребывания дома жена становится все более раздражительной, вспыльчивой. Всей своей сущностью она стала настолько деловой женщиной, что эта деловитость давно отодвинула на второй и на третий план то природное, исконное, материнское, которое еще в недавние времена было наипервейшим признаком, отличавшим бабу от мужика.
Нельзя сказать, что Зоя была плохой матерью. Она заботилась о будущем детей, не просто заботилась, а предпринимала героические усилия в достижении задуманного. В отличие от Антона Зоя довольно часто забавлялась с маленькой Веркой, обцеловывала ее, сюсюкала, как и полагается счастливой матери. Но, выделив ребенку эту порцию нежности, она снова углублялась в свои дела, куда-то звонила, чего-то писала, рассчитывала. И было видно, что она всей душой рвется на свою работу и только там чувствует себя равноправным хозяином жизни.
Антон не стал возражать, и Зоя отправилась на работу. Он стал чаще ходить в ночную смену, и им не потребовалось даже искать няньку. Ему приходилось довольно трудно, постоянно хотелось спать, но он терпеливо нес свою ношу. А тут еще от руководящей деятельности у кормящей матери исчезло молоко, и необходимость в Зоином присутствии, можно сказать, совсем отпала.
Выросшая Зинка даже не подходила к сестре, дверь в ее комнату была плотно притворена. Свое отношение к случившемуся, то есть к рождению малышки, она в самом начале выразила кратко и отчетливо: «Какая дичь! Ф-фи!» Правда, со временем и Зинка оценила образцовое поведение малютки, стала относиться к ней снисходительней. Но и только. Помощи не было никакой.
А Антон скоро и перестал нуждаться в помощи. Он укладывал девочку на кровать рядом с собой и чутко засыпал, слыша каждый звук, каждое ее движение. Не просыпаясь окончательно, он менял пеленки, кормил Верочку. А отдохнув, гулял с ней во дворе.
Постепенно врачи в поликлинике привыкли, что мать девочки — важный и занятой человек. И в случае нужды без лишних разговоров выписывали больничный листок отцу.
И однажды, проснувшись, Верунька произнесла первое слово. Как нетрудно догадаться, она сказала: «Па-па…» Чем привела Антона в глубокое смятение.
До этого дня он как бы не замечал происходящих с ним глубоких перемен. Ребенок вызывал умиление, но ведь многое на свете вызывает в нормальном человеке умиление: хорошая погода после затяжного ненастья, доброе слово, вовремя сказанное, маленький потешный щенок…
Когда в доме никого не было, Антон довольно умело агукал над маленькой дочкой, придумывая ей всякие имена, потом незаметно он перестал стесняться окружающих и даже при совсем посторонних начал позволять себе еще недавно совершенно непозволительные нежности.
Девочка росла и с каждым днем все больше привязывалась к отцу. Она его видела целыми днями, а мать в основном ночью, да и ночью, проснувшись, всегда звала папу. С обещанием, что папа вернется, если она будет хорошо спать, девочка и засыпала. Когда приходила бабушка и брала внучку на руки, та, посидев несколько минут из вежливости, тянула ручонки к Антону.
— У-у-у! Папкина дочь! — говорила бабка, с трудом скрывая разочарование.
И если раньше Антон, бывало, ворчал на тещу, что та балует Зинку, то теперь сам охотно и безоглядно делал то же самое. По временам у него просто сердце разрывалось от беспредельной нежности к своему чаду. И тогда он думал так:
«Мать есть мать. Это, конечно, свято. Но хорошая мать — никакое не геройство. Это естественно. Это от природы. Так и должно быть. А хороший отец — пожалуй, чисто человеческое качество. Я бы даже сказал — индекс человечности».
И Антон в такие минуты гордился собой. Он старался подавлять это приятное чувство, но подавлять, честно говоря, не хотелось. И правда, зачем?
Потом, когда девочка уже вовсю стала говорить, она однажды сказала:
— Мама родила Зину. А меня кто? Меня ты родил?
— Конечно, я, а ты, что ли, сомневалась? — не задумываясь, ответил Антон. Ему и самому такая мысль приходила в голову, просто он не мог ее выразить столь ясно и отчетливо.
Зоя, услышав от дочки такое, только усмехнулась и произнесла неопределенное: «Ну-ну…»
А больше ничего. И Антон был благодарен жене за это. Ему почему-то очень хотелось, чтобы дочка так и думала всю жизнь.
Последние годы они жили совсем странно. Зоя то и дело уезжала в какие-то длительные ответственные командировки, у нее появилось множество друзей из числа руководящих мужчин, которые запросто заходили в гости в любое время дня и ночи, частенько с вином. Антон выпивал рюмку и отправлялся по своим делам, оставляя жену сгостями решать вопросы. После этого он тщательно проветривал квартиру, гнал жену чистить зубы, потому что она, решая вопросы, обычно смолила одну сигарету за другой. От этого
