кряхтя, закатывали чурку на козлы, и разминка порой затягивалась на полдня. Пила по мере углубления двигалась все туже и туже и где-то возле середины останавливалась совсем. Отец удалялся в кладовку и, порывшись там, приносил огромный ржавый клин. И так, забивая в распил эту железяку, поворачивая чурку с боку на бок, они домучивали ее и тут же на крыльце долго молча курили.
— Вот тебе и масло, — едко говорил сын, переводя дух.
— Ничего не поделаешь, структура, — отвечал обычно отец. Причем слово «структура» он произносил с оттенком уважительности и понимания.
— Да моя подружка любую структуру запросто, только дым идет! — запальчиво вскрикивал сын, набиваясь на очередной спор.
Но отцу спорить не хотелось. Он был стар, и эта работа надолго отнимала его силы. Отец садился на свежеотпиленную чурку, сгибал в дугу свою старую и верную пилу, и к небу плыла неспешная космическая мелодия. Впрочем, это Юрке казалось, что мелодия космическая, отец же считал ее лесной. Но каждый раз музыка была иной и поражала воображение. Юрка умолкал. Здесь возражать не приходилось.
Веденеев любил и ненавидел двуручную пилу одновременно. Любил за волшебные звуки, на которые она была способна, и ненавидел за то, для чего она в основном предназначалась. Ненавидел больше.
«Все мое детство отравлено этим примитивным инструментом», — вполне серьезно думал Юрка. И были причины.
Холодные зимы и не очень добротный старый дом требовали основательной летней подготовки. Нужно было привезти из тайги несколько хлыстов, раскряжевать их, расколоть, сложить дрова в длинные высокие поленницы, дождаться, когда высохнут. И если колка дров и укладка поленниц казались Юрке сравнительно приятным делом, его распиловка выматывала душу. И не столько своей трудоемкостью, сколько редким даже для крестьянского быта однообразием.
Юрке хотелось бежать на речку ловить рыбу, купаться, или в лес по грибы, или просто играть с приятелями. Но эти дрова, эти дурацкие дрова, эти бесконечные дрова!..
Может, из-за того и полюбил Веденеев свою бензопилу?
И однажды ему пришла в голову мысль изменить конструкцию глушителя. Вообще-то ни о чем таком особенном он не думал, просто действительно восемь часов бесконечного воя здорово угнетали психику. Юрка ложился спать, но долго еще в голове стоял пронзительный крик такой хорошей, в сущности, машины. Веденеев хотел посоветоваться с инженером, но тот идею в корне отверг.
— Без тебя есть кому думать, — бросил он на ходу, не останавливаясь, — давно бы переделали, но потеря мощности будет слишком большой. Если устал, можем перевести куда-нибудь на некоторое время.
В ближайший выходной Юрка перевернул вверх дном всю кладовку, в которой запасливый отец хранил собранный за долгие годы инструмент и разные железки, могущие когда-нибудь найти применение в хозяйстве. Юрка не мог припомнить случая, чтобы отец что-нибудь железное выбросил. Мать, случалось, выбрасывала. А отец — нет, никогда.
И вот среди никчемных, в сущности, вещей Юрке попался на глаза позеленевший от времени пионерский горн. Сперва он отбросил его в кучу хлама и уже навалил чего-то сверху, но потом остановился, чуток подумал и снова извлек Ha свет. И через несколько минут, отодрав на скорую руку верхний слой окислившейся меди, Юрка уже прилаживал трубу к бензопиле в качестве нового глушителя. Не терпелось поскорее испытать новшество, поэтому Веденеев не стал долго возиться с крепежом, он просто примотал горн проволокой и торопливо дернул за тросик.
И старый горн зазвучал. Он не запел, не заиграл, он, скорее, заскрипел, задребезжал и заныл на какой-то невообразимо высокой ноте по причине своей поврежденности временем и запущенности. И в первый момент Юрка ничего особенного в этом голосе не услышал. Он только отметил просебя, что новый звук куда приятней для уха и души, чем прежний. И будет еще приятней, если привинтить новую трубу. Оставалось испытать горн в деле.
Веденеев коснулся цепью заранее приготовленного березового комля. Уже верхние слои комля были перевиты так, что, казалось, можно запросто делать из этой древесины шарики для шарикоподшипников. Юрка дал полный газ, цепь задымилась и стала тонуть в опилках. Юрка прислушался — звук был вполне сносным. И даже что-то напоминал. Вот только что? И тут передового вальщика как ожгло. Старый пионерский горн с надрывом выводил знакомую с раннего детства мелодию:
От удивления Юрка выпустил рычажок газа, и пила моментально заглохла. Он огляделся по сторонам. Мать и отец стояли на крыльце. В калитку просунулись двое любопытных соседей.
— Что это было? — спросил с трудом отец.
— Да вот, решил попробовать заменить глушитель, — развел руками сын.
Отец принес из кладовки ржавый клин, топор, колун. И, повозившись с полчаса, они выдернули зажатую бензопилу.
Слух у Юрки еще в детстве замечался. Он сам освоил гармошку, гитару. Но потом все эти занятия забросил, как несерьезные. В последнее время в голове его обосновалась работа. Она и заняла всю голову. А тут вдруг нахлынуло.
Меняя обороты двигателя, наклон пилы и усилие, он исполнил для собравшихся «Среди долины ровный», «Бродягу», «Брянский лес». Изрезал березовый комель вдоль и поперек на мелкие чурочки. И хотя инструмент был, повторяю, старым и для музыки малопригодным, все-таки звуки, которые он выдавал, непонятным образом волновали и будоражили слушателей.
На другой день Юрка испытывал пилу в настоящем деле. Новый горн через специальную переходную втулку был уже капитально закреплен болтами на коллекторе. Пила работала почти нормально, только грелась немного больше обычного. Но от перекура до перекура хватало. Можно было подавать предложение…
Начальство, а также все, кто в это время работал в лесу, собрались после обеда на Юркиной делянке. Может быть, еще ни одно рацпредложение в мире не рассматривалось так быстро и оперативно.
И Веденеев начал. «Из-за острова на стрежень, на простор речной волны…» — начал он, волнуясь и глядя, чтобы очередная сосна упала как нужно, не зацепив ненароком начальство и добровольных зрителей. А может, слушателей? Теперь уже нельзя было сказать определенно. Скорей все-таки слушателей. И хотя песня не относилась впрямую к теме леса, она тем не менее вызывала сильные чувства. Могучая песня без слов набатно билась остены прореженных сосен, растекаясь по тайге, заглушая крики кедровок, взлетала к высокому беле-: сому небу.
— А ну, дай я попробую, — не удержался инженер.
Юрка оборвал музыку на середине, сбросил газ и поставил пилу перед специалистом. Тот поплевав на ладони и взялся за ближайший кедр. И сотворил такую душераздирающую какофонию, чтомало кто смог бы ее выдержать хотя бы полчаса. Казалось, все мартовские коты и кошки мира собрались под этим кедром и начали свой бессовестный концерт. Пилу чуть не силой вырвали из рук неумелого пильщика. Стали пробовать другие, но получалось не лучше. Тем временем пила перегрелась и заглохла. Пришлось покурить, подумать.
— Констатирую, — через некоторое время изрек инженер, — экономический эффект — ноль, улучшение условий труда — ноль. Следовательно, предложение рационализаторским не является и внедрено быть не может по причине полной нецелесообразности.
— Так-то оно так, — подумал вслух начальник участка, — но все-таки здорово и наводит на размышления.
Все молчали, не зная, как реагировать на эти странные слова.
— Может, выпишем ему червонец? — высказал предположение бухгалтер.
Но начальник ничего не ответил, он вздохнул, махнул рукой и подался из леса. Подались и другие начальники помельче.
С неделю этак поработал Юрик своей модернизированной пилой. А вечерами приходил домой с горящими нездешним светом глазами. Лесоучасток стал заваливать план: Юрка подолгу рыдал над каждым поваленным деревом. Неладное творилось и с другими вальщиками, работавшими в радиусе десяти километров. Начальство страшилось последствий, но не имело сил запретить Юрке эти лесные концерты.
