Загадкой был сын Андрей. Загадкой был, загадкой и ушел. И не разгадать эту загадку уже никогда.
Где-то после второй или третьей встречи Шагин и Мария одновременно поняли, теперь надо соблюдать крайнюю осторожность. Последние дни оба Чистовских родителя постоянно пребывали на даче и, надо думать, не дремали.
Шагин и Маша не сговариваясь, соблюдали конспирацию. Конечно, она была шита белыми нитками, эта конспирация.
Но они оба очень старались.
Если утром Маша выходила из ворот и, бросив быстрый взгляд на его окно, направлялась к опушке леса, якобы, побродить одной, погулять, подышать сосновым воздухом, то Шагин через пятнадцать минут покидал свой участок и направлялся в противоположную сторону, прямиком к водонапорной башне.
Чаще всего они встречались именно около нее. У бокового крана, где любители особенно чистой, еще незамутненной ржавыми трубами воды, наполняли канистры.
Маша подставляла под струю голые ноги и мыла их, задирая при этом сарафан почти до пупа. Потом, зажав ладонью кран, обливала Шагина с ног до головы. Вернее, пыталась это сделать. Чаще всего он предусмотрительно отходил на безопасное расстояние. Оба весело смеялись.
Светилась многоцветной радугой ослепительная вольтова дуга.
Потом, взявшись за руки, шли в лес, подальше от поселка.
Шагин постоянно быстро оглядывался по сторонам. Смешно было признаваться самому себе, но боялся он только одного. Вот-вот из ближайших кустов опять возникнет фигура сына Андрея. И он опять начнет с неестественной улыбкой показывать большой палец и одобрительно кивать головой.
Машенька, конечно же, отвлекала. Самим фактом своего пребывания рядом. Самим фактом своего существования.
Потом, чаще всего, они валялись в густой по колено траве, бесконечно целовались. Но дальше этого дело не шло.
Оба оттягивали решающий момент.
— Помогите-е!!!
Взволнованный девичий крик метался над сонным поселком. Но ни одна из дверей дач или хотя бы уличная калитка, не хлопнула, не заскрипела.
— Люди-и! Помогите-е!!!
Надрывалась девушка в окне где-то на второй северной улице. Ответом ей была равнодушная тишина, прерываемая только недовольным лаем собак.
Как верный старый пес, оставленный хозяином на неопределенное время в будке перед домом, прислушивается к далеким шумам, принюхивается к порывам ветра, так Валера Шагин вел себя на протяжении последних нескольких дней.
Он ждал Машеньку. Ждал Машеньку. Ждал встреч с ней.
Ждал. Ждал. Ждал.
Она не появлялась в особняке уже целых три дня. Бесконечность, плавно переходящая в вечность. Ее сотовый телефон не отвечал.
Сильно ныло в груди, где-то посредине. Что там, сердце, душа? Будучи совсем не мнительным человеком, Валера бесконечно сравнивал свое теперешнее состояние со всеми им испытанными ранее состояниями, ощущениями. И не находил аналога. Ничего подобного он никогда не испытывал.
В эти дни поселок будто вымер. Будто ожидал дальнейшего развития событий на второй северной улице. Под окнами кабинета стабильно дважды в день проходил только Феликс Куприн. Первый раз утром в сторону поселковой свалки. Эдакой независимой «прогулочной» походкой. Но с вместительной спортивной сумкой за плечами. Второй раз уже ближе к вечеру, явно со свалки. Сгибался под тяжестью чего-то тяжелого, металлического в той же спортивной сумке. С целеустремленным остекленелым взглядом на лице.
Валера Шагин не был фаталистом. Ни в какие приметы не верил. Но однажды, после смерти сына, ему вдруг пришла в голову странная мысль. Судьба или наш персональный ангел хранитель время от времени посылает нам знаки. В образе самых разных людей. Надо только быть предельно внимательным. Уметь увидеть, разглядеть и понять.
Не раз и не два Шагину приходило в голову, что судьба, демонстрируя ему Феликса Куприна, наглядно, как бы, показывает лично ему, Валере Шагину, его будущее, его старость. В первый раз от такой мысли Шагин разозлился. Внутри все взбунтовалось против такого нелепого финала. Во второй раз он взглянул на Феликса и на потенциального себя, под другим углом. Несколько иронично.
«Почему нет? Феликс — честный порядочный человек. Добрый, открытый. Последней гайкой поделиться из своих несметных богатств, если попросишь. Чудаковат, конечно, но все мы не ангелы. У каждого свои заморочки».
Словом, каждый раз сталкиваясь с Феликсом Куприным или наблюдая за ним со стороны, Шагин все больше и больше проникался к соседу симпатией. Точнее, к потенциально возможному самому себе.
«Феликс Куприн — не самый худший вариант» — уговаривал себя Шагин.
В тот день Шагин уже окончательно отупел от ожидания, когда, наконец-то! со стороны шлагбаума от домика сторожа моряка-подводника Миши услышал глухой нарастающий гул, похожий на рокот авиационного двигателя. Валера замер в кресле за столом на втором этаже своей дачи. Кожей почувствовал, к их улочке приближается знаменитый американский «Додж Статус».
Об этой машине ему все уши прожужжала мать Маши.
Люба Чистовская была до чертиков горда своим сыном. В его-то годы, и уже купил на свои кровные, честным трудом банковского клерка заработанные! Спортивная престижная машина. Объем двигателя три литра. До ста разгоняется за семь секунд. Знай наших!
Гул усиливался. В нем, действительно, ощущалась недюжинная мощь целого стада лошадей. В шипении шин по асфальту так и слышался шелест зеленых купюр очень крупного достоинства.
«Додж», как распластавшаяся черная акула, медленно свернул с Бродвея, как бы, нехотя проплыл по их улочке и замер у ворот особняка Чистовских. Почти под окнами кабинета Шагина.
Со своей точки из-за стола у Шагина был превосходный обзор. Он успел разглядеть на пассажирском сидении, рядом с водителей, знакомую белокурую головку с распущенными волосами.
«Додж» несколько мгновений стоял неподвижно, угрюмо рыча, словно раздумывал, не рвануть ли обратно, куда-нибудь туда, на простор Ново-Рижского шоссе. Потом гул мотора стих. Наступила томительная пауза.
Ни Машенька, ни ее брат из машины не показывались, дверей не открывали, стекол не опускали.
Чуть приподнявшись в кресле, сквозь зелень раскидистой ели под окном Шагин разглядел. Сестра, и брат о чем-то взволнованно спорят. Явно не слушая друг друга. Брат Машеньки Александр младший даже размахивает руками.
Шагин каким-то десятым чувством понял, речь идет в нем.
Атмосфера на второй северной, да во всем поселке сгущалась.
События стали налезать одно на другое, торопились, подталкивали друг друга, как пассажиры при штурме долгожданного автобуса.
«У меня теперь стабильно повышенная температура. Как у собаки. Который день горячий лоб. Кому расскажи, не поверят. Обычно болею раз в десять лет исключительно гастритом. Теперь, круглосуточно, то знобит, то бросает в жар. В моем возрасте это просто смешно. Смешно и жалко. Надо при случае захватить из Москвы градусник. Чтоб реально знать, на каком я свете».
Нечто подобное мог бы записать в дневник Шагин.
Но дневника он не вел.
