Надя моментально вскочила с кресла и отошла от него подальше. К окну.
— Надя! Выйди, подожди меня в коридоре, — строго сказала старшая.
Надя презрительно фыркнула, бросила яростный взгляд на подругу и медленно вышла из кабинета.
Она терпеть не могла когда ей указывают. Выйди, подожди, помолчи и все такое. Но приходилось терпеть.
— Погоди, Наташенька! — раздраженно шептала Надя, спускаясь по лестнице.
— Скоро все это кончится. Мне осталось потерпеть совсем немного. После первого же успеха на сцене у нас состоится серьезный разговор. Очень серьезный. Мы расставим все по своим местам. Раз и навсегда.
Надя спустилась по обшарпанной лестнице, толкнула скрипучую дверь и вышла во двор поликлиники. Здесь можно спокойно посидеть на скамеечке. В тени под деревьями. Вокруг ни души. Только озабоченные голуби с шумом и хлопаньем крыльев штурмовали мусорные баки в углу двора.
Вчера в ее жизни свершилось то, о чем каждая женщина помнит всю жизнь.
— Жигора! Миленький, помоги!
Наталья пересела на другой стул поближе к столу, закинула ногу на ногу так, чтоб он мог максимально лицезреть ее достоинства и начала откровенно канючить. Всем друзьям и знакомым было доподлинно известно, у Жигоры можно выпростить что угодно. Главное, давить на жалость, на сострадание и сочувствие.
У Жигоры женский характер. Он и сам неоднократно объявлял, что если бы был женщиной, кончил бы на панели. Он не умел сказать «Нет!».
— У тебя друзей пол-Москвы!
— Что достать?
— Надо устроить девочку на эстраду. Петь, — пожав плечами, так, словно речь шла о сущей безделице, сказала Наталья.
— Легко!
— Это серьезно. Это очень серьезно! — даже зачем-то понизив голос, продолжала напирать Наталья. — У нее талант. Без дураков.
— Прости, я запамятовал. Ты ей кто? Сестра?
— И сестра, и мать, и подруга и поклонница. Все сразу. Не в этом дело. Я ничуть не преувеличиваю. У девчонки талант.
— Ну, если так… — нахмурившись, протянул Ефим. — Какое-какие связи есть, конечно. Меня многие знают.
— Для начала сойдет любой вокально-инструментальный ансамбль. Но солисткой.
— Замашки у тебя, девушка… — усмехнулся Жигора и слегка передразнил, — Любой инструментальный… Знаешь, какая у них там конкуренция? За место солистки идет всегда борьба без всяких правил. Только кости соперниц хрустят на зубах. В шоу бизнесе ведь огромные деньги вращаются…
— Денег у нас нет! — жестко сказала Наталья. — У нас только талант.
— Что же мне с вами делать, девочки? — задумчиво протянул Жигора. — Талант, говоришь? У нее хоть голос-то есть?
— Еще какой! — взвилась Наталья. — Эдит Пиаф и Жанна Агузарова в одном флаконе!
— Я в этой эстраде, честно говоря, мало что поминаю… — улыбнулся Жигора. — Со слухом у меня… не очень. Медведь в детстве на ухо наступил. Но слушать хорошую музыку люблю.
— Поможешь?
Наталья затаила дыхание. И придала своему лицу максимально страдальческое выражение. На иных мужчин это действовало безотказно.
— Устроить просмотр можно. Это без проблем.
— Нужно, чтоб с гарантией!
— Не дави на меня, красавица! Гарантию дают только на кладбище. В наше время, сама знаешь, все решают деньги. Поскольку у вас их нет… Ладно, попробую, но ничего не обещаю. Говоришь, талант?
Наталья многозначительно кивнула. И даже зачем-то оглянулась на дверь. Она давно освоила этот прием. Надо сделать собеседника своим сообщником. Желательно, с налетом некой таинственности. Намекнуть на некую тайну, в которую не каждый может быть посвящен. Это всегда действует завораживающе.
— Что мне за это будет? — прищурившись, спросил Жигора.
— Все! — со значением ответила Наталья.
Предыдущей ночью Леонид по привычке низко склонившись над столом сосредоточенно писал. Последние две недели он работал именно ночами. Утром и днем почему-то не приходило то странное волнение, состояние необычного, даже какого-то болезненного возбуждения, которое и толкало его всегда к столу. Обычно черновик он писал от руки. На оборотной стороне старых рукописей. Черкал, дописывал, вычеркивал и только потом переносил на машинку.
С каждым днем роман давался все труднее и труднее. Обычно бывало наоборот. Перевалив через «экватор», повести и рассказы писались, как бы, сами собой. Успевай записывай. Теперь же… Хотя общие контуры сюжета уже сложились довольно четко, слишком многое еще было в тумане, приблизительно. Именно этого он терпеть не мог. Ни в рукописях друзей, ни в своих собственных. Потому всегда, в каждой фразе, в каждом абзаце добивался предельной ясности, четкости и точности.
«Туманно выражают то, что туманно себе представляют!» — не раз заявлял он своим коллегам, друзьям-приятелям, отбивая обвинения в подражании прозаикам-примитивистам. Эту фразу он вполне мог взять своим девизом. И даже начертать ее углем на обоях прямо над письменным столом.
За темным окном монотонно шумел дождь. Унылый и какой-то угрюмый. Леонид, прикрыв глаза, покачивался из стороны в сторону, пытаясь ухватить одному ему ведомый ритм фразы. Казалось, вот-вот… сейчас, она опять вспыхнет в мозгу… ведь только что…
Выбил его из этого сомнамбулического состояния оглушительный дробный стук по стеклу окна. Хотя, никаким «оглушительным» он не был. Просто неожиданным. Леонид вздрогнул, открыл глаза и, щурясь, начал вглядываться в темноту. Потом поднялся со стула, подошел к окну и, загородив ладонью, лицо от света настольной лампы, прислонился лбом к стеклу.
На улице прямо под окном между кустами темнела какая-то фигура.
Как и каждая творческая натура, Леонид терпеть не мог когда его отрывали от работы. Убить был готов любого! Он со злостью поднял нижний шпингалет на раме и одним движением распахнул окно.
Ночь брызнула в лицо каплями дождя.
Под окном стояла насквозь промокшая Надя. Она прижимала к груди руки со стиснутыми кулачками и, как собака встряхивала головой, пытаясь избавиться от струй дождя. Леонид перегнулся через подоконник, всматриваясь в ее лицо.
— Я к тебе… — прохрипела она. — В гости. Можно?
Он тут же протянул ей свои руки, она с готовностью ухватилась за них. Леонид одним движением оторвал ее от земли и она мгновенно оказалась сидящей на коленях у него на подоконнике. Он схватил ее за ремень джинсов, притянул к себе и решительно втащил в комнату. Так же закрыл окно. И задернул плотные портьеры.
Надя стояла посреди комнаты. По-прежнему, прижав к груди руки со стиснутыми кулачками. С ее одежды, кофты и джинсов на пол уже натекла приличная лужа.
— Как все нормальные люди через дверь ты не можешь? — вполголоса спросил он.
И раздраженно добавил:
— Чего проще. Вошла в подъезд, подошла к двери, нажала на кнопку звонка.
— Не хотела соседей будить, — прошептала Надя. — Зачем тебе неприятности?
— Где наше знаменитое «Отвали!»?
— Отвали! — послушно выдавила из себя Надя. Как-то без энтузиазма, без куража.
