зал.
Когда были доставлены все до единого, в зал вошла Нефертити.
Она окинула взглядом кучку жавшихся друг к другу, испуганных жрецов и удивленно подняла красивые брови.
— Разве так приветствуют царицу Египта, жену великого фараона Аменхотепа, сына Бога солнца, властителя всего живого? — спросила она Эйе и Маху. И кивнула головой.
Стражники и воины тут же кинулись на жрецов. Заставляли силой падать ниц перед царицей. Особенно непокорных, они с усердием стукали лбами о каменные плиты.
Только Главный жрец, Панехси, остался стоять на месте. Его стражники и воины побоялись тронуть.
— Что позволено царице, не позволено жрецу! — спокойно сказала Неф, глядя прямо в лицо Панехси.
Эйе одной рукой опустил Панехси на пол. Тот плашмя растянулся на холодных каменных плитах.
Неф подумала и распорядилась:
— Поднимите его… До половины!
Панехси был мгновенно поднят. И поставлен на колени.
Некоторое время Неф молча бродила между распростертыми на полу жрецами, поглядывала на Панехси.
Потом Неф начала задавать вопросы. Ее тонкий, нежный голосок переливался колокольчиком под сводами Главного дворца. Она смотрела на Панехси чистыми, ясными глазами и наивно спрашивала:
— Разве хвост вертит лошадью? Разве копыта решают, куда лошади идти? Разве ноздри у лошади, чтобы слушать, а уши, чтобы дышать? Разве ее глаза смотрят не туда, куда хочет ее хозяин, сидящий в седле?
— Может быть, старая кобыла забыла, в руках у хозяина большая плеть? И он может сменить старую капризную лошадь на молодого и преданного коня?
Неф подошла к Панехси вплотную, поднялась на цыпочки и сняла с него великолепный, расшитый золотом и драгоценными камнями, головной убор.
— Здесь жарко… — пояснила она окружающим.
Последний удар Неф нанесла, сделав перед этим огромную паузу. Пот градом струился по лицу и шее Главного жреца Панехси.
Перед Неф стоял на коленях очень старый, больной, лысый человек. На какое-то мгновение ей даже стало его жалко. Но она тут же вспомнила… своих родителей…
Вот этот самый… старый и лысый человек… приказал…
Неф с большим трудом взяла себя в руки и, лучезарно улыбнувшись, продолжила свою речь:
— Может быть, Главный жрец стал настолько стар, что уже не понимает таких простых истин? Может быть, ему пора удалиться от дел и выращивать репку у себя в огороде?
Слово «репку» Неф произнесла особенно жестко. Прямо с откровенной злостью, четко выговаривая каждую букву.
С этого мгновения в Египте само понятие «выращивать репку» обрело угрожающий смысл. Его старались не произносить вслух.
— Молодой фараон может помочь Панехси… Фараон щедр. У него много плодородных земель. Фараон Аменхотеп может выделить Панехси несколько квадратных метров под огород… Где-нибудь на окраине Египта, чтоб Главного жреца никто не беспокоил…
Неф сделала знак рукой. Два воина подхватили Панехси под руки и поволокли на улицу. Там бросили в колесницу и под охраной отправили домой.
Всю дорогу до дома Панехси невнятно бормотал:
— Жрец в Египте, больше чем жрец… Я подниму народ…
— Народ за Панехси… Бойтесь египетского бунта, бессмысленного и беспощадного!
Но его никто не слушал. У дома Главного жреца поставили двоих стражников. Им было приказано, никого не впускать и никого не выпускать. За исключением одной служанки, уже много лет прислуживающей Главному жрецу.
В тот же вечер Неф неожиданно вернулась из своего дворца в поместье Эйе. Она ворвалась в спальню Криклы, (та сидела на постели и расчесывала свои необъятные волосы), и бросилась ей на шею.
Крикла ничуть не удивилась. Отложила в сторону гребень, прижала к себе Неф и начала ее тихонько укачивать.
— Расскажи мне сказку… — всхлипнув, попросила Неф.
Крикла опять ничуть не удивилась.
— «В некотором царстве… в некотором государстве…» — начала она задумчиво. — «Жили-были… один нубиец со своею нубийкой…»…
11
Древнеегипетский корабль был готов к спуску на воду. Почти готов. Оставалось только покрасить белой краской. И нанести ватерлинию. Непременно голубой. Вопрос — где добыть эту краску? Не станешь же красить свое творение, рукотворную мечту какой ни походя водоэмульсионной бурдой. Ее тебе за бутылку могут набухать хоть ведро готовые на любой подвиг полупьяные маляры, ремонтирующие соседнюю школу.
Нет, все не так просто в этой жизни. Корабль, катер, пароход, каравеллу, корвет или шхуну, что угодно, любое водоплавающее следует красить специальной краской. Ее за так, за бутылку, за хорошее отношение не достать. Нужны деньги. И немалые. Денег, само собой, у Чуприна не было. «В одном кармане вошь на аркане, в другом блоха на цепи» — как говаривали наши веселые предки скоморохи.
Потому и задумчив был нынешним утром сверх всякой меры писатель и художник-илюстратор Леонид Чуприн. К тому же роман о египетской царице Нефертити продвигался вперед крайне трудно и чудовищно медленно. Отставал от постройки судна. До финала, (в отличии от постройки древнеегипетского судна), было еще плыть и плыть. В смысле, писать и писать.
Да и рыжая Надя Соломатина, единственное светлое пятнышко в этом многотрудном периоде жизни куда-то запропастилась. Не кажет своих серо-зеленых глаз на «Тайвань». Где ее теперь искать? Чуприн так и не смог, хотя пытался неоднократно, выяснить ее адрес. Или хотя бы телефон. Словом, куда ни кинь, везде полный отстой, по выражению все той же рыжей Нади. Короче, невеселые мысли в разнообразных вариантах буравили бедную голову Чуприна в то прекрасное солнечное тихое утро.
То утро на «Тайване» было отмечено чередой неожиданных визитов.
Первой в гаражном городке на площадке перед кораблем возникла невзрачная девушка лет двадцати пяти. Глаза ее сверкали откровенной ненавистью. Несколько секунд она презрительно рассматривала Чуприна с ног до головы. Потом уселась на деревянный ящик, даже не смахнув с него стружку, достала из сумочки пачку и вызывающе закурила.
Чуприн вопросительно поднял брови, но не сказал ни слова. Каким-то десятым чувством понял, этот визит напрямую связан с Надей.
— Так и думала, что ты такой, — мрачно изрекла Наталья.
Разумеется, это была она. Кто же еще?
— Простите… вы?
— Наталья, — тем же тоном объявила она. — Надя наверняка говорила обо мне.
— А-а… — протянул Чуприн, — Да, да. Говорила. Часто о вас рассказывала.
— Где она?
— Сам хотел бы знать.
