оккупационных властей создавались органы местного самоуправления — городские и районные, сельские управы.
Безусловно, осуществление контроля немецкими властями за населением на оккупированной территории было бы невозможным без широкого привлечения представителей местного населения в органы местного самоуправления, на промышленные, торговые предприятия, в полицейские формирования. Для большинства из них сотрудничество с врагом стало проявлением личной стратегии выживания, приспособления к сложившимся условиям. В то же время часть населения пошла на сотрудничество с врагом добровольно и осознанно, стремясь таким образом отомстить за многочисленные обиды, нанесенные советской властью.
Показательно, что костяк органов местного самоуправления составляли прежде всего бывшие коммунисты, а также люди, занимавшие до войны ответственные должности. Так, в частности, председатель городской управы Юзовки A. A. Эйхман, член КП(б)У, до войны работал председателем колхоза в Запорожской области, а его сестра была замужем за секретарем Куйбышевского райкома партии.
Многие стали сотрудничать с оккупантами, находясь в состоянии глубокого душевного кризиса, разочарования, вызванного неудачами Красной армии, действиями власти, уничтожавшей промышленные предприятия, запасы продовольствия, зачастую бросавшей людей один на один с их проблемами. Не стоит отметать и такой фактор, как хорошо поставленная пропаганда. Так, шокирующее впечатление на многих жителей Юзовки оказали обнаруженные немцами во дворе тюрьмы трупы более двухсот заключенных, расстрелянных органами НКВД при отступлении.
Естественно, что органы местного управления действовали в условиях полной подконтрольности и зависимости от немецких административных и полицейских органов. Структуры городских и районных управ не были полностью идентичными, однако в большинстве них существовали отделы общего управления, полицейский, школ и культурных учреждений, здравоохранения, финансовый, торговый, промышленный, ветеринарный и коммунальный.
В период оккупации ряд населенных пунктов был переименован, при этом, как свидетельствуют немецкие документы, предложение переименовать Сталино в Юзовку высказала группа местных жителей.
К главным функциям полицейских формирований из числа местных жителей относилась «охрана спокойствия и порядка». В первую очередь это предполагало борьбу с уголовными элементами, во множестве появившимися на этот момент. А вот «умиротворением» оккупированной территории, борьбой с политическими противниками Третьего рейха, всеми «неблагонадежными элементами» занимались чисто немецкие структуры — прежде всего гестапо и зондеркоманды. На территории Донбасса расстрелами еврейского населения печально прославились зондеркоманда 10a (входила в состав айнзатцгруппы D[27]), а также зондеркоманда 4b и айнзатцкоманда 6, которые входили в состав айнзатцгруппы С.
В отличие от областей Украины, входивших в зоны с гражданской администрацией, на территории Донецкой области борьбой с подпольщиками, партизанами, диверсантами, отчасти уголовными преступниками, обеспечением в целом спокойствия в тылу немецких войск также занимались команды фельдполиции и фельджандармерии, абверкоманды, находившиеся в непосредственном (либо оперативно- тактическом) подчинении групп армий, армий, органов военной администрации.
С целью обеспечения безопасности в тылу немецких войск, минимизации возможной угрозы оккупационные власти практически сразу осуществили масштабные мероприятия по выявлению и учету партийного, комсомольского и хозяйственного актива. При помощи местного населения значительное количество активистов было арестовано, заключено в тюрьмы и лагеря либо казнено.
Трагедией европейского масштаба стало тотальное уничтожение еврейского населения. Первый, зафиксированный в документах, расстрел евреев на территории Донбасса имел место в Мариуполе 20–21 октября 1941 года, когда зондеркоманда 10а расстреляла более 8 тыс. евреев за городом на так называемой Агробазе.
Вот воспоминания чудом уцелевшей жительницы Мариуполя Сарры Глейх:
«20 октября.
Всю ночь шел дождь. Утро хмурое, сырое, но не холодное.
Община в полном составе выехала в 7 час. утра, затем потянулись машины со стариками и женщинами с детьми. Идти нужно 9–10 километров, дорога ужасная, судя по тому, как немцы обращаются с пришедшими прощаться и принесшими передачи, дорога не сулит ничего хорошего. Немцы избивают всех приходящих дубинками и отгоняют от здания полка на квартал…
Нам велели раздеться до сорочки, потом искали деньги и документы и отбирали, гнали по краю траншеи, но края уже не было, на расстоянии в полкилометра траншеи были наполнены трупами, умирающими от ран и просящими еще об одной пуле, если одной было мало для смерти. Мы шли по трупам.
В каждой седой женщине мне казалось, что я вижу маму. Я бросалась к трупу, за мной Вася, но удары дубинок возвращали нас на место. Один раз мне показалось, что старик с обнаженным мозгом — это папа, но подойти ближе не удалось. Мы начали прощаться, успели все поцеловаться. Вспомнили Дору. Фаня не верила, что это конец. „Неужели я уже никогда не увижу солнца и света“, — говорила она, лицо у нее сине-серое, а Владя все спрашивал: „Мы будем купаться? Зачем мы разделись? Идем домой, мама, здесь нехорошо“. Фаня взяла его на руки, ему было трудно идти по скользкой глине. Вася не переставал ломать руки и шептать: „Владя, Владя, тебя-то за что?“ „Никто даже не узнает, что с нами сделали“. Фаня обернулась и ответила: „С ним я умираю спокойно, знаю, что не оставляю сироту“. Это были последние слова Фани. Больше я не могла выдержать, схватилась за голову и начала кричать каким-то диким криком, мне кажется, что Фаня еще успела обернуться и сказать: „Тише, Сарра, тише“, — и на этом все обрывается.
Когда я пришла в себя, были уже сумерки, трупы, лежавшие на мне, вздрагивали: это немцы, уходя, стреляли на всякий случай, чтобы раненые ночью не смогли уйти, так я поняла из разговора немцев. Они опасались, что осталось много недобитых. Они не ошиблись — таких было очень много. Они были заживо погребены, потому что помощь никто им не мог оказать, а они кричали и молили о помощи. Где-то под трупами плакали дети, большинство из них, особенно малыши, которых матери несли на руках (а стреляли нам в спину), падали из рук пораженной матери невредимыми и были засыпаны и погребены под трупами заживо»[28].
В конце ноября 1941 года «айнзатцкоманда 6» осуществила первые расстрелы евреев в Юзовке, во время которых было уничтожено 226 человек. В декабре 1941 года было расстреляно более 400 евреев в Славянске, 240 — в Константиновке, около 500 — в Макеевке. Одним из наиболее масштабных преступлений в отношении еврейского населения стало уничтожение в середине января 1942 года евреев в Артемовске (Бахмуте). В соответствии с приказом коменданта города Цобеля и объявлением городского головы Главни, написанным под диктовку офицеров СД, все евреи города должны были явиться 9 января 1942 года к помещению бывшего отдела НКВД по железной дороге. После трехдневного пребывания там без пищи и воды людей вывели из подвала помещения и погнали к месту казни — шахте алебастрового комбината. По мере того как выбранная для места казни штольня № 46 заполнялась людьми, они расстреливались стоя либо на коленях. В соответствии с подсчетами чрезвычайной Государственной комиссии, работавшей после освобождения города, число жертв составило около 3 тыс. человек, хотя немецкие данные свидетельствуют о казни в Артемовске 1224 евреев.
Уничтожение евреев на территории области осуществлялось преимущественно путем расстрелов, хотя с марта 1942 года для этого, по крайней мере в Юзовке, стали использоваться душегубки — специально оборудованные фургоны, выхлопные газы из которых отводились в герметично закрытый кузов, где находились обреченные на смерть люди. Последняя акция по уничтожению еврейского населения на территории области обычно датируется осенью 1942 года.
В соответствии с данными чрезвычайной комиссии по установлению и расследованию преступлений оккупантов на территории области было уничтожено более 25 тыс. евреев. В то же время подсчеты, сделанные на основе немецких источников, в основном текущих отчетов айнзатцгрупп, советских
