Голоса

представить можно так. Митя прикидывал в уме новую работу, намечал математический путь и одновременно загадывал то ощущение, которое хотел получить в результате работы. Это могло быть ощущением березовой рощи или ощущением юношеского воспоминания. И он настойчиво его добивался, хотя чаще всего ощущение получалось приблизительным и неполным.

Вряд ли такой метод был строго научным. Скорее, он был поэтически-научным, если можно так выразиться. Но он соответствовал Митиной индивидуальности. Митя уже давно пришел к мысли, что, только внеся в работу свою индивидуальность, а не стараясь делать «как все», можно добиться мало-мальского успеха.

Вообще, надо признать, Митя был индивидуалистом. Это слово, как правило, имеет отрицательный оттенок и противопоставляется слову «коллективист». Митин индивидуализм заключался в том, что Митя хотел делать сам и по?своему. Он избрал для себя трудный путь, а его индивидуализм был безвреден. Во всяком случае, вреден не больше, чем индивидуализм собирателя марок или спортсмена, мечтающего о победе.

Но почему Митя избрал эту область? Так ли уж важно знать все об устройстве мира? Можно спокойно прожить и без этого.

Разные могут быть объяснения. То ли Митя почувствовал, что сможет, то ли самоутверждался таким странным путем, то ли укрывался в своем предмете, подобно улитке, укрывающейся в раковине. Может быть, Митя боялся, что, столкнувшись с трудностями иного порядка, чем математические и физические, он спасует перед ними? Тоже возможно… Тут-то он шел ва-банк, замахивался на великое, и в случае проигрыша никто не упрекнул бы его в неудаче. Что ж, и не такие умы терпели здесь поражение. А в случае выигрыша… В случае выигрыша Митя получал ослепительную возможность оставить свое имя, остаться после себя. Возможность эта чрезвычайно заманчива.

Скорее же всего, Митя чувствовал долг, что-то вроде обязанности — сделать свое дело. Сделать то, что может только он, а если не сделает, то этого уже не сделает никто. Митя замахивался на вершину, но кто знает, чего он мог достичь на пути к ней?

Он был уверен в себе. Однако уверенность так тесно соседствовала с сомнениями, что непонятно, как это могло уживаться в одном человеке. Вот и в момент приезда в Коржино Митя был в страшной растерянности, потому что только что потерпел провал, потратив почти год на одну работу, которую считал главной и посредством которой надеялся найти путь. Ничего не получилось, все пошло прахом. Результат, правда, был, — но что это за результат? Во-первых, он был не нов принципиально, а во-вторых, путь, которым Митя рассчитывал идти дальше, вдруг оказался закрытым, полностью исчерпанным. Там был основательный тупик на манер железнодорожного, перегороженный доской в полосочку и с красным фонарем. Никакой березовой рощи, никакого дивертисмента!

Митя надеялся здесь, в отпуске, на лоне природы, немного остыть и поразмыслить, какой путь избрать теперь. Выбор пути с каждым годом сужался. Митя уже достаточно перепробовал. Однако по-прежнему был полон решимости, потому и привез в Коржино чистую тетрадь в красной обложке, которую надеялся заполнить новыми выкладками.

В тот день, после злополучного похода в лес и чистки грибов, Митя ушел в светелку, прихватив тетрадь, застелил стол чистой газетой, уселся на кровать и написал на первом листе исходные уравнения, с которых он начал десять месяцев назад. Их вид опечалил Митю. Вдруг показалось, что ничего не сделано, полезли мысли о ненужности его занятия не только для человечества, но и конкретно — для его семьи. Митя упал спиной на матрац и уставился в оклеенный газетами потолок, обильно засиженный мухами. За этим занятием его застал Витька, который просунул голову в дверь и улыбнулся с затаенной и не совсем понятной гордостью.

— Ты куда ж это пропал? — спросил Митя, повернувшись к нему.

Витька улыбнулся еще таинственнее.

— Мы чуть не заблудились, — продолжал Митя.

Вместо ответа Витька извлек из-за спины полную корзину грибов.

— Молоток! — иронически сказал Митя.

Витька, осмелев, зашел в светелку и, подойдя к столу, уставился на исписанную формулами страницу. Он изучал ее с минуту, забыв согнать с лица улыбку, а потом хрипло спросил:

— Это что у вас?

— Это, видишь ли, уравнения движения с релятивистской поправкой, — объяснил Митя.

— А зачем они?

— Чтобы знать, как движется частица в четырехмерном пространстве, — засмеялся Митя. Разговор начал его забавлять.

— Какая частица? — упорно продолжал Витька.

— Ну, в данном случае, с полуцелым спином.

Витька задумался, а потом вдруг извлек из корзины какой-то гриб и протянул его Мите.

— Этого гриба знаете? — спросил он.

— Этого гриба называется белый, — парировал Митя.

— А вот и не белый, а ложник, — сурово сказал Витька, сразу потеряв к Мите всякое уважение. — Вы его лизните, лизните!

Митя неуверенно лизнул и почувствовал на языке горечь.

— Я показать принес, чтобы вы их не брали, — сказал Витька и, размахнувшись, выбросил гриб в открытое окошко. — Движения! — снисходительно сказал он и улыбнулся с видом полного превосходства.

Он поставил корзину у кровати и пошел к выходу.

— Эй, а грибы куда? — спросил Митя.

— Мне ни к чему. Берите, — ответил Витька, не оборачиваясь, и удалился.

Митя придвинул к себе тетрадь и с минуту смотрел на уравнения, дожидаясь оживления мысли. Он ненавидел такие минуты начала работы, особенно когда начинал после некоторого перерыва. Создавалось впечатление, будто в голове все ссохлось и омертвело. Глаза тупо смотрели на бумагу. Ощущение собственной бездарности было полнейшее.

«Ясно и ежу, — говорил сам себе Митя, — что ты, Богинов, дилетант и недоучка без особых способностей. Ты просто осел! — продолжал Митя, постепенно свирепея. — Над тобой уже Витька смеется. Ишь ты, тетрадочку привез, уравнения нарисовал, профессор! Ну давай, давай что-нибудь! Ну замени переменные хотя бы… А зачем? Да так просто. Своего рода графомания… Взялся за гуж — полезай в кузов. Назвался груздем — не говори, что не дюж. Виньетку хотя бы нарисуй, крючочек, женскую ножку. Даже этого не можешь, кретин!..»

Так распалял себя Митя и сопел, склонившись над тетрадкой, пока вдруг его перо не вычертило само собою сначала голову коровы с кривыми острыми рогами, потом рядышком оси координат, а в них какие-то траектории — и перо забегало по бумаге, изображая буквы и цифры, а в голове установилось плавное и свободное, как дыхание, течение мысли, ради которого единственно и существуют различные интеллектуальные упражнения, ибо оно дает возможность изредка чувствовать себя человеком.

Глава 5

Кризис миновал. Поздние гости. Письмо. Инцидент за столом. Снова голоса

Митя засиделся за тетрадкой до вечера. В светелку вошла Аня и позвала ужинать. Митя потянулся и удовлетворенно похлопал себя по груди. Затем он перелистал шесть исписанных страниц, повторяя рассуждения от начала до конца, а в некоторых особо удачных местах улыбаясь. Аня присела на кровать и терпеливо смотрела на формулы, в которых не понимала ничего. К счастью, она понимала Митю, что было для него гораздо важнее.

— Кажется, в этом что-то есть, — резюмировал Митя. — Башка еще варит… Ведь правда — я не совсем дурак?