– Пассажиров рейса Ленинград – Нью-Йорк просим пройти в таможенный зал, – прозвучало объявление.
Барбара дернулась, беспомощно посмотрела вверх, откуда доносился голос, разлучающий их, по всей вероятности, навсегда.
– Алекс… – прошептала она, прижимаясь к нему.
Он обнял ее, поцеловал, делая это со спокойным достоинством свободного человека.
– Мы увидимся? Ты приедешь ко мне? – спрашивала она.
– Варя, ты же знаешь, что это невозможно, – сказал он по-русски.
По щекам ее покатились слезы. Она еще раз поцеловала Алекса, потом резко повернулась – и исчезла за дверью таможни.
К Алексу сзади неслышно подошли Николай и помощники.
Алекс не обернулся, но почувствовал их приближение. Не поворачивая головы, он тихо произнес:
– Дайте проводить.
И, повернувшись, пошел к выходу. Агенты двинулись за ним.
Они стояли у парапета – Алекс и Николай, агенты чуть сзади – и смотрели туда, где готовился к старту огромный самолет. Алекс смотрел спокойно, он весь был собран, словно не хотел расплескать то, что было внутри. Николай глядел хмуро, точимый, как ни странно, завистью к этому нелепому человеку, который не совершил, в сущности, никакого подвига – но стал другим, каким Николаю уже никогда не стать.
Самолет, взревев моторами, побежал по дорожке.
– Трахнул хоть?.. – срывающимся голосом спросил Николай.
Он хотел спросить грубо, хотел унизить – но не получилось, голос подвел. Алекс повернул к нему голову – и просто молча посмотрел на него – с жалостью и презрением.
Самолет взмыл в небо.
– Пошли, что ли? – почти нежно сказал Николай.
Алекс засунул руки в карманы пальто и зашагал, как арестант, по наклонному пандусу – туда, где ждала их черная «Волга».
Помощники Николая двигались по бокам, а сам он волочился сзади – нахохлившийся, жалкий, бессмысленный.
Они уселись в «Волгу» – Николай впереди, Алекс – сзади, в окружении квадратных парней. Машина резко взяла с места.
И пока звучал этот романс – долго-долго! – Алекс ехал в окружении агентов с тупыми бессмысленными лицами. Лицо же Алекса было прекрасно – оно было чистым и ясным, он улыбался каким-то своим мыслям и воспоминаниям и чем-то напоминал блаженного, свершившего свое жизненное предназначение.
Барышня-крестьянка
Лиза проснулась оттого, что утренний солнечный лучик, выбившийся из-за занавески окна, добрался-таки до ее лица. Лиза сморщила носик, звонко чихнула и распахнула глаза.
– С добрым утром! – сказала она себе, отодвигаясь от солнца, потом потянулась сладко, обнажив по локоть руки из-под широких рукавов шелковой ночной сорочки, и взглянула на себя в зеркало у противоположной стены спальни.
Зеркало было овальным, огромным, в темной дубовой раме. Оттуда посмотрело на Лизу ее заспанное личико – посмотрело с любопытством и предвкушением какого-то озорства.
– Здрасте-пожалуйста! – ответила из зеркала сама себе Лиза почему-то басом и в тот же миг, откинув одеяло, уселась на кровати, свесив босые ноги из-под длинной сорочки. Она вытянула их перед собою и поиграла пальчиками ног, будто разминая. Видно, пальчики ей понравились, она довольно хмыкнула, решительно спрыгнула с постели и подбежала к окну.
Из-за оконных занавесок видна была часть барского двора, где происходила обычная утренняя суета: раздували самовар, из которого валил дым; девки вытряхивали ковер; на галерее гувернантка мисс Жаксон в потешном наряде с невозмутимым видом делала английскую утреннюю гимнастику. Григорий Иванович, в шлафроке и колпаке, что-то втолковывал кузнецу Василию, стоя с ним подле распряженной коляски. Вот барин закончил разговор и направился к дому.
Лиза опустила занавеску, с улыбкой скрытно продолжая наблюдать за папенькой.
Григорий Иванович поднял голову к дочкиному окну и неожиданным бельканто пропел:
– Re'veillez-vous, belle endormie!..
Сухой кашель мисс Жаксон заставил его смолкнуть на полуслове. Покосившись на галерею, Григорий Иванович бодро прокричал, как заправский лондонский кокни:
– Бетси! Good morning!
Лиза распахнула окно и помахала отцу рукой:
– Good morning, Daddy!
Звонко рассмеялась и подбежала к зеркалу.
Принимать позы у зеркала была ее любимая игра. Она встала подбочась, потом ловко накрутила на голову тюрбан из полотенца, скорчила несколько гримасок – победительную, удивленную и удрученную. Затем, поискав глазами вокруг, увидала тарелку, полную слив, схватила, не задумываясь, сливу и мигом съела. Косточку выплюнула на пол. Какая-то мысль пробежала по ее лицу, она взяла с тарелки еще две сливы и засунула за щеки. Посмотрела в зеркало – физиономия изменилась значительно. Этого Лизе показалось мало; она схватила сурьмяной карандаш и ловко нарисовала себе усы. Теперь из зеркала глядела на нее рожица с оттопыренными щеками, в черных усах да еще в тюрбане.
Лиза, полюбовавшись собою, взяла со столика перед зеркалом колокольчик и позвонила.
Колокольчик позвонил заливисто, и, будто откликаясь ему, где-то в деревне проголосил петух.
Лиза юркнула обратно в постель и укрылась с головою одеялом. Заскрипели ступени лестницы – это поднималась в спаленку, на второй этаж барского дома, Лизина прислужница Настя. Она была чуть постарше, но столь же ветрена, как ее барышня. Настя несла медный узкогорлый кувшин с водою для утреннего умывания. Она отворила дверь и подошла с кувшином к постели.
– Померещилось мне, что ли? Звали аль нет, барышня? – шепотом спросила она, боясь разбудить.
– Тысячу раз звала! Да разве ж тебя дозовешься, Настя! – измененным голосом из-за слив за щеками отозвалась барышня – и с этими словами показала лицо из-под одеяла!..
Настя шарахнуласть от постели, кувшин выпал из ее рук.
– Господь с вами! Опять за свое! Когда ж вы остепенитесь! – запричитала она, пытаясь спасти выливавшуюся из кувшина воду, и споро кинулась вон за тряпкой.
Лиза хохотала и каталась по постели, болтая в воздухе ногами.
Настя уже подтирала пролившуюся воду.
Лиза перестала хохотать, затихла, села на постели – руки-ноги в стороны, как у куклы, – и внезапно опечалилась.
– Скучно, Настя… Так скучно, что и жить не хочется, – промолвила она со вздохом, и даже всхлипнула.
– Тогда давайте умываться! Глядишь, веселее станет, – с этими словами Настя сняла с головы барышни тюрбан, подвела ее к умывальнику, представлявшему собою мраморный столик с вставленным в углубление тазом и зеркалом. Лиза взглянула на себя на этот раз в зеркало умывальника, слабо улыбнулась, провела пальчиком по черным усам. Пальчик замарался. Лиза взяла с полочки умывальника мыло.
– Взять мыльце… – начала она, и Настя тут же весело подхватила:
– Да помыть рыльце!.. Сорочку-то снимите, замочите!
Лиза стянула сорочку и наклонилась к умывальнику. Настя принялась лить из кувшина воду ей на ладони. Лиза мылила ладони и смывала с лица нарисованные усы.
Внезапно она обернулась к Насте.
