которые Тони скупил незадолго до гибели урожая апельсинов в Калифорнии, он заработал около десяти миллионов.
Такое, конечно, случалось не каждый день, но и не было особой редкостью.
И все же не его страсть к деньгам отвратила меня окончательно. И даже не ужасная правда о смерти моих родителей. Я взорвалась после того, как Тони спокойно позволил выгореть целому городскому кварталу, потому что хотел купить эту землю по дешевке. Я предупреждала его о несчастье за неделю, просила, умоляла позвонить и сообщить о будущем пожаре, но он, конечно, никуда не позвонил. С ужасом глядя на газетные фотографии обугленных детских тел, я наконец прозрела окончательно. А небольшая проверка лишь подтвердила мои давние подозрения. Тони пользовался моим даром, чтобы обтяпывать свои грязные делишки – планировать убийства, теракты, обрабатывать нужных политиков, чтобы без помех провозить под носом у властей наркотики и оружие. И это была лишь малая толика того, что я о нем знала. В тот день, когда я окончательно решила от него уйти, я поклялась, что заставлю его заплатить сполна. И заставила, да только, видимо, недостаточно.
– Что ж, тогда невелика потеря. Ты получишь компенсацию.
– Консул, я нижайше прошу об одном: чтобы мне ее вернули. Я ее законный хозяин, и, полагаю, вы со мной согласитесь.
– Нет. – Темные глаза на миг задержались на моем лице, и тут я поняла, что чувствует кролик, когда в небе над ним зависает ястреб. – У нас на нее свои планы.
Тони принялся горячо протестовать, а я вдруг заметила, что Альфонс не делает никаких попыток помочь своему хозяину. И тогда я впервые подумала о том, что Альфонс вовсе не такой тупица, каким кажется. Если Тони проиграет спор и понесет наказание – то есть будет навечно заключен в могилу, – власть может перейти к Альфонсу, а это мне на руку. Мы с ним не были друзьями, но, насколько я знала, лично ему моя смерть была не нужна и действовал он лишь по приказу Тони. Я усмехнулась – давай, Тони, говори. К сожалению, в это время один из вампиров-стражников, стоявших по обе стороны кресла консула, развернул зеркало, и Тони замолчал. Жаль; мне это уже начинало нравиться.
Раф вновь сдавил мне руку, что означало: сделай бесстрастное лицо. Во-первых, потому что перед судом – а это был самый настоящий суд – не следовало выказывать страх или слабость и, во-вторых, потому что было бы крайне неразумно демонстрировать свою заинтересованность в происходящем, поскольку кто- нибудь воспринял бы твою деструкцию как вызов, а это уже плохо. Я быстренько сделала лицо опытного игрока в покер – прожив много лет у Тони, я этому научилась. Впрочем, больших усилий мне на это не потребовалось: когда я повернулась к Сенату, от моей недолгой радости не осталось и следа. Все пристально смотрели на меня, и выдержать этот взгляд оказалось гораздо труднее, чем внимание членов клана Тони. Когда его последний телепат был обращен и потерял свой дар, Тони велел мне занимать его место, особенно на тех встречах, куда приходили члены кланов-конкурентов. Не знаю, зачем ему это было нужно. Я не умею читать чужие мысли, да и мои видения часто оказываются довольно туманными. Я сто раз говорила Тони, что не умею включать свой дар, как телевизор, а когда он приходит, не могу переключать каналы. Тони не стал меня слушать; наверное, ему просто нравилось, когда подле него, словно послушный пес, сидела его личная ясновидящая. В общем, насмотревшись сцен смертельного ужаса, я думала, что меня уже ничто не испугает. Как видно, я ошиблась.
Помимо стула для консула, за столом было еще двенадцать мест. Более половины из них пустовали, но на те, что были заняты, стоило взглянуть, честное слово. Ближе ко мне сидела темноволосая женщина в длинном бархатном платье. На голове у нее красовалась маленькая шапочка, украшенная жемчужинами величиной с мой ноготь, юбка была расшита золотыми нитями. Ее нежная кожа прямо-таки светилась изнутри, но была очень бледной, словно не видела солнца сотни лет; ее портило лишь одно – ужасный рваный шрам на шее, который не могла скрыть даже шелковая лента. Видимо, кто-то пытался покончить с этой красавицей, но не знал, что вампира можно убить, лишь пронзив его сердце, а если оно осталось целым, то раны вскоре затянутся. Представив себе, сколько усилий понадобилось красавице, чтобы залечить страшную рану, я поморщилась.
Рядом с ней сидела единственная личность, которую я узнала. Не узнать его было невозможно, поскольку Тони не раз хвастался, что ведет свой род от знаменитого Дракулы, и потому повесил в тронном зале портреты всех трех братьев. Род его происходил не от Влада Третьего Цепеша, легендарного Дракулы, а от его старшего брата Мирчи. Мы с ним встречались в Филли; мне тогда было одиннадцать лет. Как большинство детей, я обожала разные истории, которые Мирча мог рассказывать часами; больше всего на свете он любил истории о былых временах. Так, он рассказывал, как однажды – когда его младшие братья Влад и Раду находились в Адрианополе в качестве заложников, поскольку без этого условия османский султан отказывался подписывать мирный договор, – Мирча повстречал разгневанную цыганку, ненавидевшую его отца за то, что тот соблазнил и бросил ее сестру, которая впоследствии и родила Дракулу; цыганка наложила на Мирчу проклятие, и тот стал вампиром. Думаю, что этим она хотела пресечь его род, поскольку всем известно, что у вампиров не бывает детей; после этого все ждали, что заложники уже не вернутся. Но, по словам Мирчи, месть цыганки оказалась для него очень кстати. Дело в том, что вскоре после этого его схватили и передали в руки венгров, которые его пытали, а затем живьем закопали в землю; не будь Мирча уже мертв, пришел бы ему конец. Как видите, быть вампиром не так уж плохо.
В то время я была еще слишком юна, чтобы понять, что красивый молодой человек, который рассказывал мне румынские народные сказки, был старше Тони примерно на сто лет. Он и теперь одарил меня ласковой улыбкой тридцатилетнего человека, на самом деле прожившего уже более пятисот лет. Я невольно улыбнулась в ответ; когда-то эти бархатные карие глаза стали причиной моего первого юношеского увлечения. Надо же, а я уже и забыла, как он красив, так же как и его брат Раду, которого в шестнадцатом веке называли Красавчиком. Мирча стряхнул пушинку со своего модного черного костюма. В отличие от Рафа, который предпочитал изысканную простоту, Мирча был единственным вампиром, обожавшим модную одежду. Возможно, именно поэтому я никогда не видела его в судейской мантии древней Валахии или вообще в одежде тех времен. Во всяком случае, сейчас он выглядел настоящим современным франтом, если не считать заплетенных в конский хвост волос. Я была рада увидеть Мирчу, но, несмотря на наши теплые чувства, его голос вряд ли мог меня спасти.
Кстати, о нарядах: вампир, сидевший рядом с Мирчей, – тот самый, которого я встретила в комнате ожидания, – выглядел совсем как картинка из модного мужского журнала «Джи кью», если бы его напечатали в семнадцатом веке. Учитывая, сколько времени я провела в клубе, где собирались готы, я ничего не имела против расшитого сюртука, рубашки с кружевами и панталон. Я видывала и не такое, тем более что этому парню было что показать – из-под панталон торчали ноги, которым могла бы позавидовать любая фотомодель. Все дело портил цвет – бархатный костюм вампира был ярко-желтого, как лютик, оттенка. Вы меня простите, но вампир в желтом – это нонсенс, особенно если у него ярко-голубые глаза и роскошные светло-рыжие локоны. Он был очень красив, и лицо такое располагающее, просто сразу хотелось ему довериться. Все-таки жаль, что он вампир. Я одарила его обольстительной улыбкой – все равно это меня ни к чему не обязывало, – втайне надеясь, что, может быть, одинаковый цвет нашей одежды поможет мне приобрести еще одного союзника. Конечно, моя веселенькая ярко-желтая футболка выглядела далеко не лучшим образом; наверное, поэтому вампир не улыбнулся мне в ответ. Более того, он взглянул на меня с такой жадностью, что я слегка заволновалась: а вдруг он еще не обедал? Моя кровь мне самой нужна, во всяком случае, до тех пор, пока я не превращусь в ходячий закусон.
Еще два вампира, мужчина и женщина, сидевшие на дальнем конце стола, были так похожи друг на друга, что сначала я приняла их за родственников. Позже выяснилось, что это было просто совпадение. Мужчина был примерно того же возраста, что и консул. Когда-то он служил в личной охране Нерона, хотя его мать была простой рабыней, захваченной где-то на севере Италии. Император обожал его, поскольку по части садистских наклонностей этот слуга превосходил своего господина: догадываетесь, из-за кого на самом деле начался пожар в Риме? Женщина, невероятно похожая на Порцию, родилась на Юге еще до Гражданской войны. Говорили, что в радиусе двадцати миль от своей усадьбы она убила солдат-северян больше, чем вся армия южан, а после страшно горевала, что война закончилась. Вот так, люди разных эпох и стран, а до чего похожи – светлая кожа и темные вьющиеся волосы. У них даже цвет глаз был одинаковый – золотисто-карий, как луч света, пробивающийся сквозь осеннюю листву, и одежда у них была одинаковых тонов – сочетание белого с серебристым. Правда, мужчина носил тогу, а женщина выглядела так, словно собралась на бал в Саванне, и все же вместе они смотрелись неплохо.
