мною овладела дикая ярость. Это несправедливо, такого не должно быть ни ради мира на земле, ни ради вообще неизвестно чего, и неважно, какие высокопарные фразы произносятся по этому поводу! Передо мной над беззащитной жертвой издевается трус и садист, который лебезит перед судьями, прикидываясь невинной овечкой, и творит страшные вещи за закрытыми дверями. И это меня они называют мразью!
Я затрясла головой, пытаясь заглушить звучащий во мне голос, стряхнуть липкую паутину, затянувшую мое зрение; прошла секунда, другая – и мне это удалось. Но я вновь окунулась в кошмар, когда увидела, как палач поднес свечу к лицу женщины, а затем к ее волосам. Пламя занялось мгновенно – с шипением огонь перекинулся с одной пряди на всю голову, а оттуда на плечи. Через несколько секунд вся верхняя половина туловища несчастной превратилась в пылающий факел. Я завопила, потому что больше ничего сделать не могла. Мой крик подхватили другие узники, и комната наполнилась пронзительными воплями и лязгом цепей, скрежещущих по мокрым камням. Мы ничем не могли помочь мученице, но от наших криков содрогнулись стены; женщина не издавала ни звука.
– Мадемуазель Палмер, что случилось? Что с вами? Передо мной маячило лицо Луи Сезара, который тряс меня за плечи. В комнате кто-то вопил тонким, пронзительным голосом; прошло несколько секунд, прежде чем я поняла, что кричу я сама.
– Mia stella, успокойся, успокойся! Оттолкнув француза, Раф крепко прижал меня к себе. Я вцепилась в его мягкий кашемировый свитер и прижалась к нему как можно сильнее, зарывшись лицом в шелковую рубашку. Я вдыхала знакомый запах его одеколона, но он не мог перебить запаха пропахшей мочой камеры и горящей плоти той, что некогда была женщиной чуть старше меня.
Немного погодя я подняла глаза и встретилась взглядом с Луи Сезаром.
– Скажите мне, что она была уже мертва, что она ничего не почувствовала!
Мой голос звучал жалобно, глаза, отражавшиеся в зеркале, были расширены от ужаса. Они напомнили мне глаза погибшей женщины, только она видела вещи куда более страшные, чем я.
– Мадемуазель, я готов помочь вам, чем только смогу, но я не понимаю, о чем идет речь!
Раф поглаживал меня по голове и спине.
– Это было только видение, mia stella только видение! – шептал он. – У тебя и раньше такое бывало; ты же знаешь, что это просто твое воображение, со временем ты все забудешь.
Я затрясла головой, вздрагивая всем телом, и он крепче прижал меня к себе. Я сжала его так сильно, что, будь он смертным, то, наверное, взвыл бы от боли.
– Этого я никогда не забуду, никогда… Они пытали ее, а потом сожгли живьем, а я не могла… я просто стояла рядом, и все…
Чтобы не стучать зубами, я закусила губу. Я навсегда запомню холод того подземелья и тот огарок, единственный источник тепла. Нет, не надо об этом думать; не надо, и все забудется само по себе. Но, повторяя эти слова, я знала, что ничего не смогу забыть.
За свою жизнь я пережила тысячи видений; я видела и прошлое, и будущее, и все они были не слишком приятными. Я видела много страшных вещей, но ничто не повлияло на меня так, как это. Со временем я научилась не принимать близко к сердцу того, что видела, относиться к этому как к теленовостям – это произошло где-то далеко и нас не касается. Но раньше я никогда и не участвовала в своих видениях, не ощущала запахов и не чувствовала страха тех, кто переживал страшное событие. Одно дело – видеть, как произошла автокатастрофа, и совсем другое – быть ее участником. Не думаю, что когда- нибудь смогу забыть взгляд той женщины.
– Бог мой, вы видели Франсуазу? – спросил Луи Сезар, подходя к нам; он казался потрясенным, и я отодвинулась от него подальше.
– Не прикасайтесь ко мне!
Раньше от него пахло дорогими духами, но теперь мне казалось, что я чувствую запах горелого мяса. Я не просто боялась, что он ко мне прикоснется, я не желала находиться с ним в одной комнате.
Луи Сезар отошел в сторону и нахмурился.
– Искренне сочувствую вам, мадемуазель. Я не хотел, чтобы вы это видели, ни в коем случае.
Раф взглянул на него.
– Теперь вы довольны, синьор? Я же говорил, что не следует применять «слезы»! Когда она расстроена или волнуется, видения приобретают крайне неприятную форму. Но меня же никто не слушает. Может быть, теперь вы станете умнее.
Он замолчал; подошел Мирча и протянул ему хрустальный стакан.
– Пусть она это выпьет, – сказал он, и Раф взял у него питье.
– Но я ничего не применял, – возразил Луи Сезар. – У меня их даже нет!
Раф не обратил на него внимания.
– Выпей, mia stella, тебе станет лучше.
С этими словами он сел рядом со мной в большое кресло; я маленькими глотками пила виски из хрустального стакана, и постепенно мое дыхание успокоилось. Виски был очень крепок и даже обжег горло, но мне все-таки полегчало. Мне полегчало бы от всего, что было способно стереть из памяти жуткие воспоминания. Через некоторое время я заметила, во что превратила роскошный свитер Рафа, – в мятую тряпку. Я немедленно выпустила его из рук, а Раф улыбнулся.
– Ничего, Кэсси, у меня много свитеров. Все прошло, я с тобой. Думай об этом, а не о том, что ты видела.
Хороший совет, но как его исполнить? Как только мой взгляд падал на Луи Сезара, страшные картины возвращались. Зачем Сенату понадобилось, чтобы я это увидела? Что сделал со мной Луи Сезар, почему так изменились мои видения?
– Я хочу принять ванну, – внезапно заявила я. Это был всего лишь предлог, чтобы не видеть Луи Сезара, хотя, конечно, и вымыться не мешало. Мирча взял меня за руку и вывел в коридор.
– Вон та дверь в ванную, – сказал он. – Там должен быть и халат. Пока ты будешь мыться, я прикажу принести еду, а потом мы побеседуем. Если тебе что-нибудь понадобится, проси, не стесняйся.
Я кивнула, отдала ему пустой стакан и открыла дверь, ведущую в прохладный, выложенный голубой плиткой оазис.
Ванна оказалась огромной, как бассейн; сбросив свои грязные тряпки, я с наслаждением окунулась в воду. Открыв кран с горячей водой, я легла, вытянулась во весь рост и положила голову на край ванны; я так устала, что несколько минут собиралась с силами, чтобы взять мыло, в душе сожалея о том, что некому потереть мне спину. К счастью, страшные воспоминания отступили, и я успокоилась. Я полностью выдохлась физически, что начало сказываться и на состоянии моего разума.
Наконец, собравшись с силами, я приступила к процессу смывания засохшей крови с тела и головы.
Я твердила себе, что все, что я видела, не имеет никакого отношения к реальному миру, что несчастная женщина страдала и погибла за много веков до того, как я появилась на свет. Пусть ее кончина была ужасной – я все равно ничем не могла ей помочь. Я пыталась уверить себя, что это видение было своего рода психической икотой, которая возникает у меня всякий раз, когда я прикасаюсь к событиям, произошедшим очень давно и при трагических обстоятельствах, и вместе с тем сама не верила в то, что говорила себе.
Меня с детства учили осторожно относиться к негативным психическим вибрациям. Альфонс коллекционировал старинное оружие, и однажды в детстве я случайно задела автоматический пистолет, который он чистил. Мгновенно в моем мозгу возникла страшная картина расстрела мечущейся толпы; после этого мне в течение нескольких недель снились кошмары. Надо сказать, что обычно я заранее чувствую, какой предмет для меня опасен, а какой нет, словно он сам посылает мне предупреждение. Однако есть такие люди – вроде Луи Сезара, – которые обладают способностью передавать мне свое видение событий, тем самым заставляя в нем участвовать. Зная об этом, я никогда не здороваюсь за руку с незнакомцами, чтобы ненароком не узнать, что кто-то заигрывает с чьей-то женой или собирается совершить самоубийство. И я никогда, ни разу в жизни не прикасалась к Тони, даже мимоходом. Теперь в этом списке был и Луи Сезар.
Хорошенько вымывшись, я спустила грязную воду и вновь наполнила ванну. Мне хотелось быть абсолютно чистой, а на это требовалось время. На этот раз я добавила в воду пену для ванны – пусть ее будет как можно больше, пусть встает горой, переваливается через край и падает на пол. Мне хотелось
