естественно, восстанавливая. Некоторые привидения умеют делать то же самое и, подобно вампирам, не спрашивают на это разрешения. Но Билли-Джо предпочитает сначала заручиться согласием; он даже говорит, что со мной «толчок» длится гораздо дольше. За то, что я согласилась время от времени отдавать ему часть своей энергии, Билли-Джо обещал мне приглядывать за Тони. Однако в данную минуту я чувствовала, что меня откровенно надули.
– Знаешь, если тебе наплевать, что со мной будет, то я, пожалуй, продам кому-нибудь эту дурацкую штуковину.
Стерев с зеркала пар, я посмотрела на аляповатое ожерелье, которое всегда ношу на шее, – массивную золотую цепь в виде перевитых листочков и цветочков, скрепленную крупным рубином- кабашоном. Хозяин лавчонки, где я купила ожерелье, считал, что это стекляшка, поскольку никогда не видел неограненных камней, и потому ни разу не почистил ожерелье, на котором с годами накопился слой грязи. Но, даже будучи отмытым и начищенным, оно осталось самым безобразным из всех, что я видела. Обычно я прятала его под одеждой.
– Я выиграл его у одной графини!
– И, судя по отметинам из ломбарда, оно тебе очень дорого.
– Я его всегда выкупал.
Заметив, что Билли-Джо насупился, я смягчила тон. Не стоит с ним ссориться, он мне нужен.
– Ладно, не будем препираться. Мне сейчас не до этого. Я хочу знать вот что: зачем я понадобилась Сенату и…
Билли-Джо поднял руку.
– Пожалуйста, не продолжай, я знаю свою работу. Устроившись на краю ванны, он начал говорить, а я занялась осмотром своих коленей. Высокие сапоги оказались плохой защитой, и колени были сплошь в синяках, глубоких царапинах и ссадинах, я не сомневалась, что к завтрашнему дню они распухнут. Конечно, мне следовало радоваться, что я осталась жива, но радоваться почему-то не хотелось.
– Этого вампира, Луи Сезара, специально вызвали из Европы. Он отличный фехтовальщик. Говорят, не проиграл ни одного поединка, а у него их было сотни.
– Сегодня я видела еще один. – Конечно, стражник был не слишком-то грозным противником, но все же Луи Сезар ловко снес ему голову. – Ты знаешь, что Тони нанял убийц, чтобы они прикончили меня прямо на глазах у членов Сената?
– Чепуха. За это Мирча его бы самого прикончил.
Я просияла. А ведь верно, я об этом не подумала. Если бы Тони задумал со мной разделаться, эту задачу он решил бы просто – подставив Мирчу, ибо ничто, согласно законам вампиров, так не портит репутацию хозяина, как неспособность контролировать действия своего подчиненного. Мирча мне нравился, но становиться ему поперек дороги было опасно.
– Будем надеяться.
– Честно говоря, на Тони это не похоже – не его стиль. – Да у него вообще нет никакого стиля! – В общем, когда я выяснил, что этот Луи Сезар – важная шишка в европейском Сенате, я провел кое-какое расследование.
– Очень хорошо. Выкладывай.
Билли-Джо тяжело вздохнул.
– Ну так вот. Ты находишься в главном штабе МОППМ – Метафизического Объединения Представителей Потустороннего Мира, иначе говоря, центра, где собирается всякая нечисть.
– Я это знаю.
Конечно, я подозревала нечто подобное. Я никогда не бывала в этом центре, но где же еще, скажите на милость, могут запросто встретиться член Сената, маг и вампир? Раньше я об этом не задумывалась, поэтому о центре практически ничего не знала, а Тони мне о нем не рассказывал, поскольку его метод ведения бизнеса был прост: кол в сердце, и с глаз долой. Таков закон вампиров, и МОППМ не был исключением; все знают, что нельзя жить, если тебе в сердце вогнали остро заточенный кол.
– Кое-чего ты не знаешь. Сенат вызвал Луи Се-зара, потому что назревают серьезные проблемы. Помнишь того русского хозяина, с которым вел дела Тони? Ну, того парня, что контролировал половину рэкета в Москве?
– Распутин?
Старый советник Николая Второго, последнего русского царя, был отравлен, застрелен, зарезан и наконец сброшен в воду каким-то князем за то, что имел слишком большое влияние на царскую семью. Князь был прав: царица обожала этого неряшливого монаха-самозванца, потому что ее сын болел гемофилией и излечить его мог только Распутин. В результате Распутин получил неограниченную власть, а его приятели – посты в министерстве. Князь и несколько заговорщиков из числа аристократов, которые решили устранить Распутина, с изумлением обнаружили, что на него не подействовал ни яд, ни пули, ни удары ножа. Только сбросив его с моста, а потом вытащив безжизненное тело, они убедились, что он наконец умер. До сих пор историки спорят, почему Распутин был так живуч. Это могла бы объяснить русская мафия: трудно убить того, кто уже мертв.
– Он самый. Распутин разозлился, когда его место в Сенате было отдано Мэй Лин. Он уже давно пробивался в европейский Сенат – и пробился бы, ведь гам сидят такие же мерзавцы, – просто на этот раз он считал себя явным фаворитом. И тут такой удар. Говорят, он пришел в ярость. Потом исчез и где-то пропадал шесть месяцев, а когда вернулся, начал нападать на членов Сената. Четверых убил, двоих так покалечил, что они вряд ли долго протянут, а теперь вызвал на дуэль самого консула! Она обратилась за помощью в европейский Сенат, и те прислали Луи Сезара. А Мэй Лин, сама понимаешь, сидит как на пороховой бочке.
– Еще бы.
Когда мне было семь лет, я видела эту Мэй Лин – красивую американку китайского происхождения; росту в ней четыре фута десять дюймов, а весит она фунтов восемьдесят пять, не больше. Впечатляющая личность. Быть вторым после консула – это совсем не то же самое, что быть вице-президентом США. Второй не возглавляет Сенат в случае смерти консула; происходит дуэль – и новым консулом становится тот, кто выходит из нее победителем. Кроме того, титул «второй» вовсе не означает, что его обладатель – вторая по значимости величина в Сенате; такое вполне возможно, но не это главное. Каждый член Сената выполняет определенную функцию, то есть является вроде как членом президентского совета. Второй назначается с единственной целью: устрашения. Кто бы ни занимал эту должность, мужчина или женщина, он становится «блюстителем», ибо обязан строго следить за исполнением законов Сената. В его функции входит все: от дипломатических переговоров до казней; что же касается Мэй Лин, то она, как было всем известно, предпочитала последнее.
Это она продемонстрировала в тот день, когда явилась к Тони, чтобы вызвать на суд Сената одного из его приближенных. Не знаю, что натворил тот парень, только он явно не желал встречаться с Сенатом. Не желал до такой степени, что имел глупость бросить Мэй Лин вызов. В то время она еще только заступила на свою должность, поэтому ее мало кто знал, к тому же, будучи совсем молоденькой – сто двадцать лет для вампира не возраст, – она напоминала скорее китайскую фарфоровую куколку; немудрено, что парень так осмелел.
Меня всегда удивляло, почему даже самые старые опытные вампиры иногда забывают, что в драке все решают не размеры, а энергия, количество которой от возраста не зависит. Есть вампиры – на несколько веков старше Мэй Лин, – которые никогда не будут иметь того запаса энергии, какой есть у нее; я своими глазами видела, как взрослые вампиры падали на колени, как подкошенные, от взгляда ребенка. Нужно сказать, что превращение в вампира не делает красавцем невзрачного середняка, не наделяет мудростью глупца и не придает силы тому, кто был слабаком: лузер среди живых остается лузером, став вампиром, а свое бессмертие он тратит на рабское служение своему господину или хозяину. Это одна из самых неприятных особенностей жизни вампиров, о чем кинематографисты не имеют ни малейшего представления. Но иногда бывает и так, что тот, кто при жизни ничем не выделялся, разительно преображается, став вампиром. В тот день на моих глазах это хрупкое, нежное, похожее на цветок создание буквально разорвало на куски рослого и сильного вампира. Я видела, с каким удовольствием она это проделывала, какой жестокой радостью сияли ее темные глаза, когда она наконец-то получила возможность разделаться с мужчиной, недооценившим ее.
