Мирча прав: я ничего не смыслю в политике вампиров. Мирча защищал и оберегал меня, но явно не только для того, чтобы держать при себе ясновидящую. Особенно если учесть, что, став Пифией, я выйду из-под его контроля. Он явно чего-то недоговаривает.
– Ты знаешь, что значит потерять семью, dulceata, – устало ответил Мирча; в его глазах читалась боль. – У меня остался один Раду, а он… сама знаешь.
– Да.
– Я никогда тебе этого не говорил, потому что ты была слишком мала, но дело в том, что он по- прежнему страдает. Каждую ночь, проснувшись, он переживает случившееся вновь и вновь. Они сломали его, dulceata, сломали его разум, тело и душу. Даже сейчас, когда его палачи давно умерли, он кричит, словно чувствует на себе удары хлыста и раскаленного железа. Каждую ночь его пытают вновь и вновь, и так без конца. – В глазах Мирчи стояла такая печаль, что я поняла: страдает не только Раду. – Много раз я хотел его убить, чтобы прекратить мучения, но у меня не хватает духа. Раду – это все, что у меня есть. Я уже перестал надеяться, что когда-нибудь он очнется от своих кошмаров.
– Прости меня, Мирча, – сказала я, подавив в себе желание подойти к нему и погладить его густые кудри. Нельзя, слишком рано. Опыт научил меня, что сначала следует выслушать историю до конца и уж потом выражать сочувствие.
– Ты побывала в Каркассоне.
Я на секунду замешкалась.
– А ты освободил Раду из Бастилии?
– Да, в тысяча семьсот шестьдесят девятом году. Но за сто лет до этого он находился в Каркассоне, где его пытали. – Слово «Каркассон» он произносил с невыразимым отвращением. – Ты знаешь, как именуется один из титулов Пифии? – (Я покачала головой.) – Ее называют Страж Времени. Ты мой единственный шанс, Кэсси. Если Пифия умрет, а ты еще не станешь тем сосудом, что примет в себя ее силу, я потеряю единственное окно во времени, какое у меня есть.
Ситуация прояснялась.
– Консул обещала, что предоставит тебе шанс помочь Раду. Вот чем тебя наградят за твою маленькую услугу.
Он склонил голову.
– Она разрешила мне войти в третью группу. Я пойду с тобой. Пока вы с Томасом будете спасать Луи Сезара, я попытаюсь освободить брата.
Глаза Мирчи были серьезны, но я знала: даже если он не станет принуждать меня сам, он будет стоять в стороне и смотреть, как это делает другой. Конечно, ему будет очень неприятно, но ради брата он пойдет на все. Как мне хотелось его ненавидеть! Но я не могла. Интересно, а что чувствовала бы я, если бы годами вынуждена была смотреть, как страдает мой безумный брат, и знать, что ничем не могу ему помочь? Но даже не это было главным; дело в другом – Мирча не лгал. Он прав: я прощу все, что угодно, только не ложь.
– Откуда ты знаешь, что мы туда отправимся? – Если сейчас он скажет правду, я должна буду ответить услугой за услугу. – Я больше не испытываю страха перед Луи Сезаром, как прежде. А когда он взял меня на руки, чтобы вынести из казино, у меня не было видений. Насколько я понимаю, энергия уже передана, иначе я бы вновь где-нибудь оказалась.
– Мы считаем, что Распутин попытается покончить с ним именно в ту ночь, в которой ты побывала уже дважды, поскольку именно тогда Луи Сезар и был обращен. Тебе известно, что обратил его мой брат?
– Но Томас говорил, что его кто-то проклял.
Мирча покачал головой.
– Не знаю, откуда он это взял, Кэсси. Наверное, решил так потому, что у Луи Сезара никогда не было хозяина. Как и я, он сам пробивал себе дорогу. Поскольку мой брат сидел в темнице, появление Луи Сезара было зарегистрировано значительно позже реальной даты. К тому времени, когда на него мог заявить права хозяин, он был уже достаточно силен. Первый укус Раду сделал в ту ночь, когда тюремщики вышли, чтобы оставить их вдвоем и тем самым помучить француза. Потом Раду кусал его еще дважды, после чего Луи Сезар стал вампиром. Может быть, Раду хотел завести себе слугу, который смог бы его освободить?
– И что было потом?
Мирча взглянул на меня с удивлением.
– Ты не знаешь, кем был Луи Сезар?
Я покачала головой, и он улыбнулся.
– Пусть сам тебе объяснит. Достаточно сказать, что он долго находился в заточении, а к тому времени, когда его выпустили, Раду перевели в другое место, и Луи Сезар не смог его найти. Как бы то ни было, Распутину достаточно сделать одно: проткнуть Луи Сезара колом до того, как Раду укусит его в третий раз, то есть убить его, пока он еще человек и беззащитен, и таким образом устранить опаснейшего противника.
– А почему он не стал убивать его еще в колыбели или в детстве? Это ведь гораздо проще.
Мирча тряхнул головой.
– Мы считаем, что твой дар показывает тебе, в чем состоит проблема, когда кто-нибудь пытается проникнуть в прошлое и что-то изменить. Иначе зачем ты возвращаешься туда вновь и вновь? Записи, касающиеся прежней жизни Луи Сезара, довольно скудны. Распутин может отыскать его только после того, как Луи Сезар будет обращен. Об этом имеется официальная запись, где также указывается, почему у него нет вампира-хозяина. Распутин не станет рисковать и будет искать Луи Сезара там, где он точно должен быть. Я знаю, где держали Раду. Освободить его – дело нескольких минут.
– А ты знаешь точно, когда он потерял рассудок? Рядом с замком находится город, Мирча. Я не хочу, чтобы на его жителей набросился безумный убийца.
– Я уже говорил с Луи Сезаром, – быстро заговорил Мирча. – Когда Раду его обратил, он был еще здоров. Помоги мне, dulceata. Обычно пытки прекращаются вместе со смертью или – в редких случаях – после вынесения оправдательного приговора, но только не для Раду. Его будут пытать вечно, поскольку палачи не верят, что кто-нибудь его выкупит. Но и убивать его они не станут, ибо его мучения – отличный урок для тех, кого нужно как следует запугать – В глазах Мирчи читались невыразимая боль и отчаяние – У него нет пути к спасению! Ты видела то подземелье. Неужели тебе совсем не жаль Раду? Неужели его жизнь не стоит твоей добродетели?
Меня волновала не моя добродетель, а моя свобода. Однако я была не настолько глупа, чтобы торговаться по этому поводу. Вряд ли консул отказалась бы от попыток завладеть мною, а став Пифией, я смогла бы не только избежать манипулирования со стороны Сената и обоих кругов, но и, возможно, спасти отца. Конечно, до этого было еще очень и очень далеко, но иного выхода у меня не было. Я глубоко вздохнула, повернулась к Мирче и сбросила халат.
Мирча внимательно смотрел на меня. Положив одну руку ему на плечо, другой я провела по его лицу.
– Ты ответил на все мои вопросы. Не хочешь получить за это награду?
Он привлек меня к себе и начал что-то говорить, мешая слова благодарности и любви. По моим щекам потекли слезы, когда он принялся осыпать поцелуями мою шею, грудь и все тело. Затем бережно уложил на кровать. Скоро мне уже хотелось плакать и умолять его, чтобы там, где находился его язык, было что-то другое, что могло бы унять желание, ставшее таким сильным, что граничило с болью. Словно прочитав мои мысли, Мирча просунул туда палец; мне стало немного легче, но все же я хотела не этого.
– Мирча!
Он не ответил, но внутри меня оказались два пальца, и я сжала их, отчаянно желая большего. Его пальцы облегчили мне боль и так усилили наслаждение, что, не выдержав, я издала пронзительный полукрик-полустон, извиваясь всем телом. Внутри росло какое-то напряжение; мне казалось, что еще немного, и я потеряю сознание, не вынеся острого наслаждения. Затем все внезапно прекратилось, и я затихла, испытывая невероятное, ни с чем не сравнимое наслаждение, которое горячими волнами прокатывалось по моему телу. Помню, как я крикнула: «Мирча!» – затем мир взорвался… и вдруг я услышала легкий шум ветра.
