удовольствием пересчитал: девятьсот пятьдесят долларов. Это деньги. Можно протянуть полтора-два месяца, и еще как.
Но если какой-то бомж на рассвете увидит пакет в машине, захочет сока, разобьет стекло… Которое стоит…
Эта мысль заставила меня все-таки натянуть на все еще холодные ноги мокрые ботинки и тоскливо спуститься вниз.
Сначала я достал сок и поставил его в холодильник. Только потом с изумлением увидел то, что было на дне, и замедленно завернул два магазинных пакета, освобождая содержимое.
Считаю я плохо, поэтому пришлось начинать этот процесс трижды.
Триста семьдесят две тысячи долларов, обхваченные желтыми резинками пачки.
Какая странная цифра, подумал я — не делится на сорок пять. А, тут же еще за книгу о Грузии, которая теперь не имеет смысла. Хотя тоже должно делиться на сорок пять.
Я пошел в ванную, к голубому огню. Но вернулся, накрыл деньги газетой — вдруг кто-то увидит из дома напротив с биноклем или войдет через железную дверь.
И еще проверил засов на двери.
Триста семьдесят две тысячи долларов.
Дорогая Алина, на эти деньги я могу купить белый «Роллс-Ройс Фантом», подъехать куда-нибудь, где ты будешь гостьей благотворительного бала, — и разгрохать его, как положено, ап стену на твоих глазах.
А вот «Майбах», похоже, купить не смогу. И это отрезвляет.
Зато…
«Нексии» нужны новые тормозные колодки, мелькала глупая мысль.
Выйдя из ванной, я понял, что, как Алина, я хочу потрогать стену — чтобы убедиться, что она толстая, и холод сюда не пройдет.
Они мне оставили несколько брикетов нарезанной зеленоватой бумаги, подумал я, подходя к компьютеру.
А могли бы не дать ничего.
18. Человек в черном
Дорогая Алина, как же ты была права. Права с этими твоими мыслями — они и сейчас есть где-то в Интернете, наверное… в виде твоих блестящих интервью… насчет того, что одежда, которую мы выбираем, — это наш сигнал, наше заявление окружающему миру: вот кто я такой.
Кем же я был, когда я… пока я еще был… тем, кем хотел? Куртки со множеством карманов, длинные, почти до колен, хорошие. Водолазки, в основном темные. Все — тусклых цветов, неопределенных, близких к серому, но все надежное и вызывающее уважение.
А еще — смокинг с закругленными, отделанными атласом лацканами, не новорусский и копеечный, а настоящий, сшитый хорошим портным у Курского вокзала. Это — для оперы и сигарного клуба.
Сигарный клуб… Я получал оттуда бесплатные приглашения на всякие презентации, потому что должен был о них писать. А сейчас? Чего же проще — ходить туда за деньги, как всякий нормальный человек. Ведь вот же они, деньги, частично уже разложенные по банкам (и не с мукой, а по тем банкам, где сидят банкиры). Я не бедный человек. Достаточно сказать пару слов хозяевам сигарного клуба — и все вернется. Я буду никто, но останусь в клубе. Там есть какие-то знакомые. Они станут меня спрашивать, чем я сейчас занят. Я отвечу: ничем.
Непривычно. Непонятно. Но возможно.
Итак, кто же я был, судя по моей одежде в прежней жизни — повседневной одежде минус смокинг? Человек в долгом походе? Ковбой без лошади? Путешественник? Охотник на крокодилов?
А сейчас…
Сейчас я стоял у витрины очень неплохого магазина на проспекте Мира, недалеко от Рижского вокзала, и задумчиво рассматривал ее содержимое. Потом толкнул дверь и оказался внутри.
Длинное, теплое зимнее пальто. Черное. Его можно застегнуть под горлом. Шерстяная водолазка — белая. Теплый кардиган с небольшими пуговицами, длинный. И черный. Бархатный пиджак — тоже черный. А вот в углу стойка… как интересно. Шляпа с широкими полями. Опять черная. Никогда не носил шляпу.
Где-то в винной поездке, в Германии, в Испании, Италии, я купил бы все это вдвое дешевле. Москва — город беспримерно наглых торговцев. Но неважно.
Важно то, кто же я теперь. Высокий человек с хвостиком светлых волос, спрятанным за поднятым воротником. Полностью черный человек в шляпе, большой, как у Берии. И белая полоска водолазки над воротником.
Я не замечал, как несется время. А сейчас видно, что я стал чуть старше. Но…
Замученная продавщица, с валиком голого тела между джинсами и свитерком, в третий раз проносится в моем поле зрения. Не совсем девочка, то есть поговорить уже можно. И очень неплоха.
Через путаницу отражений зеркал она смотрит на меня — не просто с интересом. Она уже видит, что я ее заметил. Откуда они всегда знают и чувствуют, что мужчина вдруг оказался свободен как ветер?
Я, не поворачиваясь, вздыхаю и смиренно склоняю голову вбок. Почти незаметно развожу руками: рад бы, но…
Она поджимает губы и сокрушенно вздыхает. Мы друг друга поняли.
Когда-нибудь, с кем-нибудь — вне всяких сомнений. Но не сейчас.
Выхожу на сухой, кусающий холод, волоча пакет с уложенной туда старой (ну, то есть совсем почти как новой) курткой с карманами, новым бархатным пиджаком и всем прочим. Домой идти скучно. А куда еще?
Так кто же я теперь, кто этот странный человек в черном? Человек, который благодаря шляпе стал выше? Протестантский священник?
А давайте так: я тот, кто не даст просто так себя выкинуть вон. Да, вернуть ничего не удастся. Но можно хотя бы…
Ради собственного удовольствия…
Для начала — понять: кто нас уничтожает? И зачем?
Были девяностые годы. Тогда уничтожалось все, и это было нормально. Мы привыкли.
Но сейчас вам тут не девяностые.
Мы уже прожили несколько хороших лет, и особенно прошлый, этот грандиозный две тысячи пятый год, когда все и у всех получалось. А девяностые — какой же то жуткий был сон.
У меня был свой прилавок на рынке в Сокольниках, с мирной и уважительной продавщицей Марией Сергеевной (работала когда-то во Внешторге секретаршей заместителя министра). Я подтаскивал ей неподъемные коробки, в конце дня оттаскивал остатки обратно в багажник; а рядом торговал носками и майками неплохой парень Витя, который раньше был историком-китаеведом. Он и рассказал мне одну занятную историю.
Как-то раз за соседним прилавком — это было на другом рынке, годом раньше, — он увидел что-то родное: неужели настоящие китайцы, пусть и северные (они внешне отличаются от всяческих южан)? И решил вспомнить ушедшее, заговорив с ними на их языке.
Но китайцы оказались бурятами из Улан-Удэ, зато от соседнего прилавка, где помещались вполне русские на вид личности, он получил ответ на чистом изысканном мандарине. Так встретились коллеги…
Да мы все там встречались тогда, на этих рынках. Биоинженеры, медики, люди, вышвырнутые из Института космических исследований, специалисты по китайскому и португальскому — мы все были там.
