Служитель хлопнул дверью и ушел.
Рыжий с коробкой в зубах выскочил за ним следом.
— Стой! — крикнул Рыжий, и коробка прыгнула изо рта на целую сажень. — Стой! Я сам скажу директору.
Рыжий обогнал служителя и мигом скатился с лестницы.
Директор стоял на арене и говорил с летающей немкой Амалией. Рыжий кивком головы отозвал директора.
— Почему так таинственно? — сказал директор и не спеша подошел.
— Захарьев ставит номер. И опять непременно с оплеухой. Согласны?
— Если повторите вчерашний… — начал директор.
— Нет, но с оплеухой обязательно.
— Да уж не знаю… — помялся директор и пошевелил животом. Рыжий двинулся.
— Ну, пожалуйста, пожалуйста, — живо заспешил директор.
— Условие, — сказал Рыжий, — репетируем одни, чтоб никого не было.
Директор кивнул головой, а Рыжий бросился догонять летучую немку Амалию.
— А впрочем у меня есть кем заменить, — сказал вдогонку директор.
Но Рыжий не слышал, он что-то говорил Амалии коверканым немецким языком. Амалия смеялась, подымала брови и директор слышал только:
— Ах, зо! ах, зо!
А Рыжий все шептал ей в ухо.
Рыжий не приходил, и Захарьеву уж надоело смотреть на свои подметки в зеркало. Он хотел встать, как вдруг в дверь пулей влетел Рыжий.
— Дело! Дело! — заорал Рыжий.
А Захарьев опять закачался и важно заметил:
— Ухожу и пусть плачут.
— Дурак! — крикнул Рыжий, — лучше выходи и пусть смеются. Индюк ты, тут такое дело!
Рыжий выглянул в двери, оглядел, пусто ли в коридоре, запер на задвижку дверь, скинул Захарьева со стула и плюхнул его на диван.
— Молчи и слушай! — и Рыжий стал шептать. Захарьев прищурясь глядел сначала в стену, потом раскрыл глаза на Рыжего и вдруг крикнул:
— Врешь! согласна?
— Идем доставать сбрую, тебе же сбрую целую надо!
Рыжий схватил с подоконника шапку и нахлобучил Захарьеву по самые уши.
Оба выбежали вон.
У них оставалось всего пять часов до начала спектакля.
Уж последние артисты уходили с репетиции. Служители гасили свет. Летучая немка Амалия в шубке и шапочке хохоча вошла на арену. За ней следом вился Рыжий. Неуклюжий сверток звенел у него под мышкой.
— Погляди, Захарка, чтоб ни одного чучела не бродило около, — крикнул Рыжий назад в проход.
— Никого! — крикнул Захарьев из прохода.
Им оставили один большой фонарь под куполом цирка.
Рыжий стал спешными руками разворачивать сверток.
Директор сидел в своей конторе и делал вид, что проверяет счета, а краем уха прислушивался, не слышно ли чего с арены. Но оттуда ничего решительно не было слышно: ни клоунских выкриков, ни звонких оплеух, ни визгу.
Прошло два часа. Директор не вытерпел. Он кликнул дежурного капельдинера и сказал:
— Подите, товарищ, скажите им, что пора кончать… Посмотрите, что они там делают, может, я даром для них свет держу. И доложите мне.
Дежурный побежал.
Директор заходил по конторе, очень не терпелось ему узнать, что застанет там на арене дежурный.
Через две минуты вернулся дежурный.
— Ну что? что? — спросил директор и задышал громко.
— Никого нет, ушли и свет погасили.
Директор выпустил воздух и повернулся спиной.
Публика уселась, оркестр из большой ложи рванул марш, и яркий свет ударил сверху. Бойко выскочил из прохода на арену вороной конь, белый наездник легко, как бумажный, подлетел и стал в рост на спине лошади.
Спектакль начался. Парадный воскресный спектакль. Номер шел за номером. И вот очередь клоунам, но это пять минут, за ними следом все ждали клетку тигров и среди них артистку на лошади.
Музыка играла, на арене было пусто. Клоуны не выходили.
А посланный от директора стучал во всю мочь в двери Захарьеву:
— Идите, — кричал служитель, — скандал, директор бесится.
— По-сле тигров! — крикнул Рыжий из-за дверей, — скажи: последний номер наш. А не хочет — пусть своего племянника выпускает.
— Товарищ Рыжий, — завопил служитель, — музыка второй раз играет! Директор велел…
— Пусть сам, катается кубарем, коли хочет, — крикнул Захарьев. — После тигров и шабаш!
Служитель зашлепал рысью по коридору.
Все видели, как директор, разинув глаза и растопыря руки, слушал, что передавал ему служитель. Потом вдруг нахмурился, покраснел и крикнул зло:
— Клетку!
Капельдинер вышел на арену и сказал громким голосом:
— Граждане! антракт на десять минут.
А служители бросились укреплять высокую железную решетку вокруг арены.
И вот под звонкий марш, под медные трубы, мягкой походкой, один за другим прокрались по решетчатому коридору тигры.
Они вошли на арену, жмурились на свет и заходили в беспокойстве вдоль решетки. Они зло искоса глядели на публику, и люди невольно прижимались к стульям.
Оркестр переменил музыку, заиграл плавный вальс, и на арену въехала Луиз Кандерос на высокой белой лошадке.
Артистка улыбалась и кланялась публике, кивала головкой и не глядела, как скалились тигры — и как на них косила глаза белая лошадка.
— И гоп! — крикнула Кандерос и взмахнула вверх рукой.
Лошадка стала на дыбы и пошла под музыку вкруг арены. Тигры заметались, забегали в клетке, но наездница не глядела на них и беспечно покачивала головкой в такт музыке. Лошадка сделала полный круг и дошла до подъемных дверей клетки.
— Алле! — крикнула артистка. Лошадь опустилась, и вдруг все заметили, что что-то случилось. Будто лошадь наступила на лапу тигру, и в тот же миг зверь махнул лапой, лошадь рванулась, артистка едва усидела, весь цирк завыл, публика забилась, затопотала на своих местах. Но уже десять железных шестов просунулось в клетку, как пики, и выстрелы залпом ударили в воздухе. Никто не мог понять, что происходит, все ждали ужаса и крови, сейчас, сию минуту, и люди не слышали своего крика за ревом зверей. Публика не заметила, как помощники артистки успели поднять вмиг железную дверь. Эти помощники были всегда наготове, с шестами и револьверами. На один миг они напугали тигров и за этот миг сделали все. Зрители пришли в себя, когда лошадь с артисткой была уже в решетчатом коридоре и железная дверь опустилась сзади нее. Через две минуты все было в порядке, и тигры один за другим, рыча, шли по коридору вон с арены.
