этот человек к трудностям, видимо, был более привычным. Но, запуская руку в подвешенный к поясу мешочек, я не отказал себе в удовольствии дать ему и прямой ответ:
— Вы знаете, наши послания довольно экономны по части слов — но что касается вас, то слова там такие: надежный и верный.
Юкук удовлетворенно опустил голову. И поднял ее снова, увидев перед собой мою руку, которая скрывала от возможных любопытных глаз стопку даже не динаров халифа Абдальмалика, а их старших братьев — денариев византийских императоров. Когда-то из-за появления в халифате золотых двойников вот этих монет, да еще и бесстыдно названных почти тем же именем, вспыхнула очередная война между двумя империями.
Денариев было десять. То есть сто дирхемов. Очень, очень впечатляющая сумма, накануне заставившая меня даже погрызть какое-то время в размышлении пальцы.
— Это — за прошлое, за все неприятности, которые теперь позади, — сказал я.
Юкук вздохнул, принял деньги, поклонился. И сказал, видимо, для того, чтобы помочь мне начать серьезный разговор:
— Итак, вам удалось восстановить сообщение с Самаркандом?
Я ответил точно таким же вздохом. Потому что сейчас мне предстояла самая сложная часть разговора.
Оттягивая ее, я задал ему новый вопрос:
— Сообщение я восстановил. Кстати, как я понимаю, вы тоже пытались что-то подобное сделать? Ведь вы были в Бухаре, когда погнались то ли за мной, то ли за этими двумя?
— Что я мог сделать один… — дернул углом рта Юкук. — Я только успел понять, что подворье обложено наглухо, ни войти, ни выйти. Наблюдали и за выездами из города. Мне требовалось время на наблюдение, и потом следовало еще хорошо подумать, что делать дальше. А тут как раз появился человек, вокруг которого начало что-то происходить, — например, эта пара за ним погналась. И я подумал, что хорошо бы понаблюдать, что будет дальше, куда этот человек поедет, кто он вообще такой, как будут действовать убийцы…
— Да я уже понял, что мне просто повезло, — сказал я, и снова замолчал, готовясь приступить к самому главному.
Если кто-то, подобно мне, родился в семье, где даже от каприза подростка — ее отпрыска — зависит существование десятков и сотен людей, то этот подросток очень рано усваивает нелегкое и тонкое искусство повелевания людьми. Усваивает, например, то, что руководить другими, — это ни в малейшей степени не удовольствие, а скорее наоборот, расплата за богатство. Или то, что большинство окружающих старше, опытнее, умнее тебя, и ты вдобавок зависишь от них точно так же или больше, чем они от тебя.
Поэтому я с самого начала очень хорошо понимал, что даже десять золотых монет не обеспечат мне власти над человеком, который умел выслеживать среди пустыни убийц, мгновенно менять внешность (забинтовав, например, все лицо), рубить врагов одним незаметным глазу движением. И вообще, видимо, делать массу вещей, до которых мне не подняться и за годы выучки.
Поэтому, если я хотел, чтобы Юкук теперь снова работал на дом Маниахов и лично на меня, то не стоило изображать из себя многоопытную и грозную личность. И не слишком надеяться, что даже денарии из Бизанта что-то здесь изменят.
В общем, следовало быть с самого начала пронзительно честным.
— Юкук, — сказал я, — давайте начнем вот с чего. Я — торговец шелком. Наш торговый дом — очень большой, и — как ни странно — некоторые из его владельцев действительно заняты как раз торговлей шелком. Я умею торговать. Но и только.
— А, — сказал он. И на его лице появился, кажется, искренний интерес ко мне. То есть расчет мой, похоже, был верен.
— А оказался я здесь, — продолжал я, — по одной странной причине. Мы уже говорили об этом. Дело в том, что остальные наши люди не знают того, что знаю я. Они не знают в лицо одну женщину, которую очень нужно найти. Они не были с ней знакомы так давно, как я. Это к тому, Юкук, что я не смогу и не стану восстанавливать здесь все, что делала моя семья, помимо торговли шелком. Пусть другие займутся такими делами.
Я уже начал привыкать к тому, что этот человек, прежде чем ответить (и всегда коротко, тратя не больше слов, чем необходимо), делает очень короткую, но напряженную паузу, сидя какое-то время абсолютно без движения, с застывшим лицом.
— Да, я хорошо помню наш прежний разговор, — сказал он после как раз такой паузы. — Эта женщина… Насколько я слышал, очень, очень опасная женщина. И поэтому возникает вопрос — вы хотите ее найти, а дальше?
И это был действительно отличный вопрос. Тут уже паузу сделал я.
— Правильным был бы ответ «я пока не знаю», — сказал, наконец, я. — Но по ходу дела, надеюсь, это станет яснее. Но могу сказать, что прежде всего мне надо будет с ней… поговорить.
— О, — сказал Юкук.
— Нам, видимо, не раз придется о ней беседовать, — продолжал я, — поэтому надо кое-что сказать уже сейчас. Я знаю ее с детских лет, мы росли вместе. Юкук, я из такой семьи, что большинство самаркандских дихкан произносят нашу фамилию с завистью. И меньшинство тоже. Наш род древнее многих, в нем и дихкан тоже были десятки, просто получилось так, что торговля нам нравится больше, чем владение землей. И это означает, что все дети нашей семьи получили отличное воспитание.
Юкук молчал, лицо его ничего не выражало.
— Так вот, — продолжал я, — отец поощрял нашу дружбу с этой девочкой из довольно бедной семьи беженцев из несчастного Ирана, в том числе и потому, что она — как и ее мать — были… идеально воспитаны. Древняя, древняя кровь, не хуже, а то и лучше нашей. И отец хотел, чтобы мы с братом у нее кое-чему учились. Воспитание, Юкук, это не просто умение не орать и не размахивать костью с соусом за столом. Это умение быть безупречным человеком даже тогда, когда тебе трудно. Особенно тогда. И эта женщина — ее настоящее имя Заргису (тут Юкук кивнул, как бы говоря, что усваивает полезную для его задачи информацию) — не только говорила нужные слова в нужное время. Это многие умеют. Она… мы всегда знали, что от нее можно и нужно ждать безупречного поведения. Всегда и во всем. Да мы и не замечали этого… И вот сейчас мы слышим о ней вещи совершенно немыслимые. Впечатление такое, что с ней случилось что-то страшное — и человек, который был лучшим из тех, кто на нас работал, вдруг мгновенно превратился в какого-то демона и обратил свою ярость в том числе и против нас. А рассказы о том, что она делает с мужчинами… Это загадка, Юкук. И хотя бы только поэтому с ней нужно сначала поговорить.
— Она работала на нас? Эта женщина? — мгновенно и изумленно среагировал Юкук.
— А вы об этом не знали? — так же удивился я.
Тут Юкук постарался — неудачно — скрыть слегка покровительственную улыбку. И еще постарался объяснить мне, похоже, очевидные для человека его профессии вещи:
— В этой работе лучше не знать вообще ничего друг о друге. Я вижу, что вы надеялись, что я многое расскажу вам обо всем, что здесь было, и поиск будет легче. Но, увы, я занимался только тем, что происходило к западу от Мерва.
— Халиф Марван, — догадался я. — Его армии. Его намерения.
— Да… Именно так. Много ездил на запад… И к сожалению — или к счастью — я никогда не виделся с этой женщиной. Только слышал кое-что. Я работал совершенно отдельно от большинства других. Возможно, что и она тоже. Но допускаю, что как раз она-то знала многое и многих. Потому что операции дома Маниахов в Хорасане были разгромлены или парализованы как-то уж очень сразу и все.
Тут мне в голову пришла одна очень простая мысль:
— Юкук, а что, кроме вас, тут никого не осталось?
— Осталось, — отозвался он после паузы. — Лекарь. Но он — лекарь. У него в больнице были еще люди. Кстати, он и понятия не имел, что те тоже работают на нас. И еще другие. Но они убиты. По одному. Что было в винном доме, вы видели сами. Я потом узнал подробности… Вы все-таки хотите восстановить если не все, то хоть что-то из операций вашего дома?
