работает хорошо. Подробностями Лиза не интересовалась.
Еще до того в жизни Лизы произошло новое событие. «У меня тут сколько угодно пресной воды, и нагреватели, между прочим», — сказал ей Александр. Это было настоящее счастье. Даже не закрыв дверь в бунгало, Лиза мылась, озабоченно приподнимая неожиданно тяжелые для хрупкого тела груди и вспенивая под ними мыло. Александр случайно застал ее за этим занятием, и сразу после этого она с удивлением обнаружила, что мужчина — это, оказывается, просто здорово, это нормально, естественно, это успокаивает, и сразу же после мужчины очень хорошо спится.
Ну а жильцы все-таки появились, и у Лизы возникло много работы. Которая ее вполне устраивала.
— Были в их жизни, как я слышал, и неприятные открытия, по крайней мере для Александра, — сказал Евгений, ехидно поблескивая глазами. — Если ты вспомнишь ее жизнь — те годы, о которых я тебе рассказал, — то легко догадаешься, о чем речь. О том, чего у нее в эти годы не было совсем.
— Речь о том, что она не читает книг? — поднял брови я.
— Дело не в этом. Все последние годы она прожила в каких-то отельных комнатах, да и до этого, в России… Короче говоря, она, по имеющимся данным, не имеет понятия, с какой стороны подойти к плите. Хотя…
Он снова усмехнулся.
— Иногда пытается делать жареные бананы. Ну а с книгами и так все понятно. Можешь быть уверен — тебя она по вечерам читать не будет никогда. Скорее просто так посидит.
И я представил себе: веранда бунгало на пляже, в паре метров от кромки моря. Неподвижная маленькая женская фигура в кресле. Возникающая из ничего, из ночной черноты белая кудрявая черточка, бегущая к берегу. Торопливый шипящий плеск, нескончаемый, неостановимый.
Bonus Track:
Пальто с запахом земли
— Этот тип так и не снял пальто, между прочим, — сказала девица, наслаждаясь моим смущением. — В первый раз делаю это с перцем в пальто. Старом таком пальто, отстойном.
Пальто на двадцатипятиградусной жаре, в разгар удушливого московского лета? Я начал понимать моего клиента — мать этого невзрослого создания. Когда у девочки фантазия разыгрывается до такой степени, то понять ее могут разве что подруги. Но никоим образом не мать. Для матери ребенок остается ребенком — даже если этот ребенок вырабатывает привычку говорить о сексе с некоторой усталостью. В итоге я получаю звонок со словами: «Доктор, мне нужно знать — нормальному человеку может такое прийти в голову?»
Вот только там, где можно обмануть и не без удовольствия напугать собственную мать, не обманешь психиатра. Профессионалу не так сложно понять, когда перезревший подросток фантазирует, или — когда фантазирует, свято веря в свои слова, или — когда просто…
Просто рассказывает то, что было.
— Ты и матери про это сообщила? Про пальто? — угрюмо поинтересовался я. — Ты хоть понимаешь, что нормальный человек в такое не поверит? За окно посмотри — асфальт плавится. А тут секс в пальто. Хорошо, что не зимнем. Думать надо, что можно матери говорить, а что нельзя. А в дурдом не хочешь, чтобы она тебя туда после этого отправила?
— Ах, вот что вы здесь делаете, — протянула она, рассматривая меня. — Диагноз ставите, значит. Так поехали в дурдом. Запасные стринги только в кармашек положу и…
Она изобразила ладошкой, как пропеллером над головой, мигающую сирену на крыше чумовоза с красным крестом.
Большая часть моих доходов (строго частных и укрываемых от налогообложения) приходит от матерей-одиночек, не способных поверить, что их дитя не просто выросло, а выросло грубо, некрасиво, и думает о том, чтобы бросить мать на кухонный стол лицом вниз, если это мальчик… Или, если это девочка, то мать превращается в злобное и тупое препятствие к очень физическим мечтам.
Но одно дело — классические подростковые фантазии, даже находящиеся на грани патологии (а они всегда там находятся), и совсем другое — то, что я сейчас услышал. Движения глаз, тембр голоса и внутренняя логика самого рассказа девицы — все говорило об отсутствии малейшей фантазии. Да, договорилась за пятьсот рублей с мужиком в Березовой роще, идущей от метро «Полежаевская» к Песчаной площади. Да, пошла с ним на край рощи, помахала перед его носом вытащенным из собственного кармана презервативом. И потом вдыхала плесневело-земляной запах серого пальто, скорее даже плаща, в котором мужик почему-то все время оставался, несмотря на жару.
— Ведь убить мог, — укоризненно сказал я.
— Он нормальный, — убежденно отвечала девица. — Потрахаться захотел. А потом, это я его нашла. По глазам. Они были такие…
— Напомни, лет тебе сколько? — укоризненно спросил я.
— А что, если пятнадцать, то еще не должно хотеться? — широко раскрыла она накрашенные глаза. — Ой, а я не знала. Мама забыла сообщить.
— Так, объясняю ситуацию, — деревянным голосом сказал я. — Если не будешь думать, что матери можно говорить, а что нет, — увезут в дурдом ее, а не тебя.
— Так ведь давно пора, — сладким голосом отозвалось юное создание, с омерзением рассматривая мою неаккуратную бороду и спортивные штаны с пузырями на коленях.
— Минуточку, тогда я остаюсь без клиента, а это значит, ты подрываешь мой бизнес. Лечить надо не тебя, а твою мать, потому что она мне звонит и плачет: посмотрите девочку, она говорит жуткие вещи. Нормальна девочка или нет? Мать надо сейчас успокоить, а то крыше-отъезд гарантирован. Ей, а не тебе. Врубилась в ситуацию? Давай договариваться: ты все это придумала. Что сказать матери — я разберусь сам. Скажу, что ты пока нормальна, хотя требуется наблюдение. А ты — молчишь про секс в пальто. А заодно рассказываешь мне, что это за мужик… то есть «перец»… который летом в таком виде ходит. Потому что на самом деле мне он интересен, а не ты. Зачем нам маньяки на Песчаных улицах?
— Дяденька, сами вы маньяк, — с удовольствием сказала дочь моей клиентки. — Он здоровый, длинный, веселый, волосы такие выцветшие. Молодой пока. Загорелый, вроде рабочего, что ли. Может, после больницы — потому и в пальто. Глючном таком.
— Еще и в глючном. Ну, что за пальто, расскажи подробнее?
— Ткань… я никогда на ощупь раньше такую не пробовала. Не синтетика. Габардин, бостон — что-то прабабушкино. Пальто до колен. Большие пуговицы. Ну, как из музея. Пожелтевшие края. Запах, будто в земле век пролежало. Но перец — не бомж, сам чистенький, я бы с бомжем не пошла в жизни, шутите, что ли. Пахло от него самого очень даже хорошо.
— Девочка, ну вот представь себе, что ты рассказываешь. Идешь ты по аллее, видишь, что сидит на скамейке человек в пальто по жаре… ну, пусть после больницы, но все же… И что ты делаешь, повтори?
Я внимательно следил за ее зрачками и положением головы и плеч.
— Да ничего. Вижу пальто, вижу перца. Понимаю, что хочу трахаться. Делаю ему глазки, очень смущаюсь — как школьница.
— Ты и есть школьница, — напомнил я.
— Ну, я вся такая переразвитая, — лениво отозвалась она. — Вот, а дальше все просто.
Я вздохнул, мысленно поставил диагноз: подростковая гиперсексуальность на фоне неразвитой личности, без патологии по моей — психиатрической — части. И еще я понял, что желание изводить мать у девицы на сегодня исчерпано.
— Так, в итоге решаем: мы все это придумали и больше не рассказываем. Мать отдыхает, а ты,
