Твою замечательную фамилию. Дальше — дело техники. Интерпол, депортация, арест счетов. Результат тот же самый, Митроша.
— Да, пожалуй. — Митроша горестно вздохнул.
— И вообще убегающий или сбежавший человек всегда вызывает больше подозрений. А так — ты будешь тихо сидеть дома и ждать, когда к тебе придут.
— Так они ведь с обыском придут! — встрепенулся Митроша.
— Ну и что? — пожала плечами Люся. — Ты ведь деньги дома не хранишь, верно?
— Я что, похож на идиота? — усмехнулся Митроша.
— Совсем не похож. Обыщут, допросят. Ну, может, в камеру на недельку запрут. Доказательств у них никаких. В подставной фирме ты ни разу не появлялся, подписи своей нигде не ставил. Все, что ты и сделал-то, — один раз Кравцову позвонил, чтобы заставить ментов дело с мертвой точки сдвинуть. Оно бы и само, конечно, сдвинулось, но в этом случае мы бы не знали — когда. Так что доля твоя, пожалуй, даже слишком велика.
— Ну, знаете ли! — возмутился Митроша.
— Шучу, шучу! — с улыбкой произнесла Люся. — Ты это дело «поднял», тебе и карты в руки. Иван, что ты все время улыбаешься?
— Да так, радуюсь мгновениям жизни, — загадочно произнес Иван Палыч.
— Иван, кстати, больше твоего рискует. Его рожу подрядчик кравцовский видел. Отдохнешь, все уляжется — не вечно же они тебя пасти будут, — а потом свалишь при желании.
— Эх, все-таки несправедливо все! — с чувством сказал Митроша.
— Ну, не знаю, у тебя одна справедливость, у нас с Ваней — другая, — философски произнесла Люся. — Если к тебе придут, ты все расскажи, как я учила, и будешь спокойно всю жизнь спать. — Она посмотрела на часы. — У нас рейс, пора! Ты нас, Митроша, не провожай, не светись. Да, вот еще что. Тебе теперь надо быть полноценным гражданином Российской Федерации. — Люся полезла в сумочку, вытащила из нее паспорт, протянула Митроше. — Твой, украденный.
— Хм, надо же! А говорили — нет у вас ни боевиков, ни «крыши»! — сказал Митроша, перелистывая паспорт.
— Думай как хочешь, — сказала Люся. Они выбрались из машины, Митроша обнялся с Иваном Палычем, Люсе на прощание поцеловал руку. Они направились к стеклянным дверям аэропорта, а Митроша заспешил к автобусной остановке.
Посреди зала вылета Люся неожиданно остановилась:
— Иван, я один важный звонок забыла сделать. Ты пока иди, оформляйся.
Иван Палыч кивнул и направился к таможенной зоне. Люся достала из сумочки телефонную карту, подошла к автомату…
Уже когда взлетели, Иван Палыч подозрительно глянул на жену:
— Ты кому звонила, Люся?
— А тебе-то что?
— Знаю, этому мальчишке, собаке своей верной! Смотри, Люська, Митроша мне старинный друг…
— Мне тоже, — широко улыбнулась мужу Люся Кант.
— Пойдемте со мной, — сказала Вадиму молоденькая медсестра и повела по каким-то длинным подвалам с трубами в другой больничный корпус. Вадим нес в руке большой пакет с фруктами. Они поднялись на второй этаж. — Подождите, сейчас я ее позову.
Вадим остался, а медсестра пошла по коридору и скрылась за дверью одной из палат. Вскоре из нее вышла Дина. Она, опираясь о стену, медленно двинулась по направлению к нему. Вадим Георгиевич кинулся к ней, чтобы помочь, но тут же последовал грозный оклик дежурной медсестры, дежурившей в коридоре за постовым столом:
— Молодой человек, сюда нельзя!
Он подхватил Дину на пороге коридора, помог присесть на краешек стоящей у стены кушетки. Выглядела Дина ужасно, под халатом угадывались не то бинты, не то бандаж.
— Боже мой! — произнес Вадим, не в силах сдержать эмоций.
— Да, а ты думал, дети просто даются? — через силу улыбнулась Дина. — Чуть не умерла. Ну как ты?
— Да я-то что, — вздохнул Вадим. — Ты вот что, Динуля, назови мне фамилию своего гинеколога, который тебя лекарствами переколол.
— Нет, не назову, — мотнула головой Дина. — Ни к чему это тебе. Человек хотел доброе дело сделать, а вышло… В общем, умер наш ребенок, Вадик Георгиевич.
— Как это умер? — не поверил ее словам Вадим.
— Взял и умер. Не смогли они его выходить. — Из глаз Дины покатились слезы.
— Подожди, подожди. Мне мужик этот, врач, говорил, пятьдесят на пятьдесят и что, скорей всего, они наши, эти пятьдесят, то есть…
— Сглазил, значит, — грустно сказала Дина, ладонью размазывая слезы по щекам.
Вадим хотел обнять Дину, прижать ее к себе, но вовремя спохватился, что ей может быть больно. Он вскочил, заходил взад-вперед, готовый тоже расплакаться.
— Сядь, не мельтеши, у меня голова кружится, — попросила Дина. Вадим сел.
— Как же это?
— Теперь вот хоронить надо, раз родился. Зарегистрировать рождение и смерть. С утра мама приезжала, забрала его. У себя теперь похоронит там. У нас на кладбище вся родня. Фамильное, можно сказать, — грустно усмехнулась Дина.
— Почему мама? Почему ты его мне не отдала? — завелся Вадим. — Я ему отец или кто?
— Тебе всегда некогда, у тебя дела, а она на пенсии, не торопится никуда.
— Дина! Что ты говоришь! — Он закрыл лицо руками, не удержался — заревел.
По коридору, громко разговаривая, шли две женщины в халатах. Вадим отошел подальше в сторону, отвернулся к стене, чтобы они не заметили его слез.
— Ты — мужик, тебе все-таки легче, — сказала Дина, когда женщины прошли.
— У меня тесть умер, Ведмедек, — уточнил Вадим. — И от жены я ушел.
— Что-то мрут нынче все, наверное, год високосный, — произнесла Дина равнодушно. — А от жены ты зря ушел, ни к чему это теперь.
— Как это зря? — удивился Вадим. — Мы теперь вместе сможем жить, соседку твою вредную отселим, будет отдельная квартцра.
— Эти сказки я давно слышу. Да и какая квартира? Сам же говорил — влетел на бабки, за всю жизнь не расплатиться.
— Ничего, расплачусь, придумал уже кое-что.
— Значит, нужный тебе Ведмедек умер, теперь можно и жену побоку? — спросила Дина с вызовом.
— Дина, прекрати! — неожиданно сорвался Вадим, но тут же опомнился, бросился к ней, встал на колени, покрывая поцелуями ее руки. — Ну, прости, прости. Не могу, навалилось все на меня! Прости! Прости!
— Ну ладно, встань, а то стыдно — тетки вон смотрят, — сказала Дина. Вадим поднялся с колен, сел рядом с Диной на кушетку.
— Ладно, посмотрим, только у меня пока нельзя. У меня мама жить будет. Она меня любит.
— Я тебя тоже люблю, — неожиданно сказал Вадим. — А ребенка мы еще родим.
— Посмотрим, — равнодушно повторила Дина.
«Вот стерва баба, смотрит как удав на кролика, и ничего поделать не можешь! — думал Митроша, глядя из окна микроавтобуса на проплывающие мимо химкинские многоэтажки. — Недаром ее считают крутой! Как же, Люся Кант! Любого „кинет“ в два счета! „Кинет“, подставит, съест и кости выплюнет! Ведь мало того что Кравцова сожрала — надумала „игру“ продолжать!.. А может, и со мной она играет?
Нет, его, Митрошу, теперь не «кинуть», доля при нем, в сарае, на даче зятя в пятидесяти километрах от Москвы. Но тем не менее умудрилась-таки оставить его здесь одного расхлебывать ситуацию. Конечно, она права: никаких доказательств его участия в этой грандиозной афере у милиции и прокуратуры нет, но все-
