— Правильно… Конфискация излишков ввиду военного времени, — громогласно объявил капитан. — А ты, оперуполномоченный, должен знать это лучше меня. Так что хватит ахинею нести! Давайте в дом и… по сундукам. Приоденьтесь, а то в таком виде с фашистами не повоюешь — и он отошел от двери, вытащил из нагрудного кармана рваной, грязной гимнастерки пачку немецких сигарет и закурил.
Василий застыл. Нет, капитан по-своему был прав, но…
— Вы идите… идите, — подтолкнул их Григорий Арсеньевич. — Нам тут всем одежа нужна. А то завтра-послезавтра холода вдарят, а с соплями и кашлем много не навоюешь.
Покачав головой, Василий прошел в дом. Если честно, то все это ему не нравилось. Одно дело обобрать чучело в огороде, и совсем другое шарить по сундукам, когда хозяев нет дома. Тем не менее, через полчаса он приоделся в серый выходной костюм. Судя по всему, бывший его владелец был много выше и шире Василия в плечах, поэтому брюки пришлось сильно подогнуть, а пиджак висел на Василии, как на вешалке. Нашлись и сапоги, правда, размера на два больше, чем нужно, но Василия это ничуть не смутило. Что до Катерины, то она нашла пару сарафанов и теплую, отороченную мехом кофточку. Да и солдаты немного приоделись. Одному досталась старая, побитая молью шинель, другому — драный ватник. Теперь весь отряд выглядел еще более пестро.
К тому времени красноармейцы, разграбив подвал, сообразили на стол. Тут были и соленые огурцы, и копченая колбаса, и квашеная капуста, только вот не хватало хлеба. Что же до самогона, то капитан разрешил всем налить по кружке, но не более. Потом послал одного из бойцов сменить часового на крыше.
Остальные, отогреваясь, сгрудились в горнице.
— Ну что ж, товарищи, — взял слова капитан Ефимов, подняв кружку с самогоном, — первые трудности мы преодолели, будем надеяться, что и…
Неожиданно распахнулась дверь, и на пороге появился растерянный часовой.
— Немцы. Бронемашина и пара грузовиков. Едут сюда! — выпалил он скороговоркой.
В горнице воцарилось напряженное молчание.
— Что ж, встретим гостей незваных! — устало объявил Григорий Арсеньевич. — Значит, ты, капитан, бери троих хлопцев и с тыла немцев обойдите. С бронемашиной я разберусь, — пообещал он и, поморщившись, начал стягивать исподнюю рубаху, — а все остальные приготовьтесь. И помните: у нас мало патронов. Пусть немцы подъедут, разбредутся.
— А может, вы их сразу, как там, у раскопа?.. — с надеждой в голосе поинтересовался капитан.
— Как там, у раскопа, не выйдет.
Григорий Арсеньевич поднял левую руку. Кожа на ней потемнела, словно обветрилась на солнце, да и сама рука выглядела тонкой, истощенной, словно принадлежала совершенно иному человеку. Григорий Арсеньевич несколько раз сжал и разжал пальцы.
— Значит, так, — неожиданно продолжал он. — Если у меня ничего не выйдет, то руки в ноги и бежать. Сами в бой не вступайте. Две машины — это человек сорок, а еще бронеавтомобиль… Ладно, чего расселись! Пошли!
Они разом высыпали из избы и замерли, разглядывая крошечные машинки, ползущие по другую сторону ручья.
— Так, все по местам! — приказал Григорий Арсеньевич, потом перекинул Василию один из своих револьверов. — Всего шесть патронов, стреляй наверняка.
Оперуполномоченный кивнул, потом, присев на завалинку, стянул желанные сапоги. Бегать лучше босиком, большие по размеру сапоги могли лишь помешать.
— И Катю береги, — приказал Григорий Арсеньевич, по-прежнему не сводя с Василия глаз. — За нее жизнью отвечаешь.
— Да я… — встрепенулась девушка.
— Знаем, — отмахнулся Григорий Арсеньевич и, повернувшись, направился к дороге. Обнаженный по пояс, мускулистый, он выглядел античным воином — ожившим каменным Аполлоном.
Оказавшись на дороге, он опустился на колено, вытянул вперед правую руку, словно ствол какой-то удивительной пушки, подпер ее левой, ожидая приближения колонны. Вот колонна остановилась перед гигантской лужей, затянутой тонкой корочкой льда. Солдаты стали нехотя выпрыгивать из грузовиков.
Красноармейцы попрятались кто куда, взяв оружие наизготовку. В какой-то миг Василий заметил, как напрягся Григорий Арсеньевич. Благородное лицо барона скривилось. Уголок рта пошел вниз, обнажив зубы в зловещем оскале. Брови сошлись на переносице. Лицо приобрело красноватый оттенок, а потом и вовсе стало малиновым. А потом словно волна прошла по всему телу Григория Арсеньевича и, вспучившись, выплеснулась из центра ладони вытянутой руки огненным шаром. Этот шар молнией устремился в сторону бронемашины. Он прошел сквозь бронированный корпус, словно тот был сделан из картона, и взорвался внутри, обдав столпившихся справа и слева от дороги эсэсовцев дождем огненных осколков. Грохот взрыва смешался с проклятиями и криками боли.
И тут же откуда-то сзади ударили автоматы капитана Ефимова и его команды. Им вторили солдаты, укрывшиеся возле дома. По двору засвистели пули. Немцы попятились, попытались укрыться за машинами, но большинство так и не успело спрятаться.
Василий на мгновение отвлекся. Он хотел было тоже открыть огонь, но потом вспомнил предупреждение о шести патронах и решил дать пострелять другим. Из-за этого он на мгновение выпустил из вида Григория Арсеньевича, а когда снова повернулся к нему, то увидел, что барон лежит на земле без движения. Теперь он был бледным, словно выточенным из слоновой кости.
Пригнувшись, Василий бросился к нему. «Ранили? Убили? Или он просто лишился сил, метнув в фашистов огненный шар?» Подскочив к своему учителю, Василий приложил пальцы к вене на шее. Пульс вроде бы был, хотя в такой ситуации сказать точно невозможно. Тогда Василий схватил Григория Арсеньевича за здоровую руку и, выставив револьвер, словно тот был панацеей от всех бед, потащил тело барона назад, к дому. Жив тот или мертв, Василий решил определить позже. Вначале нужно покинуть поле боя.
Навстречу им выскочила Катерина. Подбежав, она ухватилась за другую руку Григория Арсеньевича, и дело пошло много быстрее. Однако до желанного угла они так и не добрались. Из-за плетня, словно чертики из табакерки, выскочили два фашиста. Василий выстрелил, не раздумывая. Один из немцев упал, второй начал наводить автомат. Василий надавил на курок, но выстрела не последовало — револьвер дал осечку, патрон переклинило, барабан не провернулся. «Одна очередь, и мы все трое мертвы», — пронеслось в голове Василия, и он изо всех сил метнул револьвер на манер ножа. Тот со всего маха врезался в голову фашиста, чуть пониже каски. Немец взвыл и, пальнув в небо, повалился на землю, зажимая руками окровавленное лицо.
— Тащи дальше! — проорал Василий Катерине и прыгнул к плетню, перевалился через него и тут же на мгновение замер, оказавшись лицом к лицу с еще одним фрицем, причем получилось так, что оперуполномоченный сидел на земле, откинувшись назад и опираясь на обе руки, а немец навис над ним, наводя автомат. Правая нога Василия, сама собой распрямившись, врезалась в пах фашисту. И хоть Василий был без сапог, удар получился сильным. Фашист выронил автомат, двумя руками схватился за причинное место, заорав так, что у Василия чуть барабанные перепонки не лопнули. Тем не менее, оперуполномоченный, не растерявшись, метнулся вперед, подхватил автомат фашиста и, не глядя, надавил на курок. Длинная очередь ударила в грудь немца, и тот повалился назад, а отдача опрокинула Василия на спину, но он тут же вскочил на ноги и, выстрелив несколько раз в сторону горящей бронемашины, стал пробираться вдоль плетня, собирая брошенное оружие.
Наконец он остановился и чуть приподнял голову, чтобы оценить обстановку. А бой к тому времени почти закончился. Бронемашина и грузовик, который ехал последним, догорали. Тот момент, когда загорелась вторая машина, Василий пропустил. Пара немцев, прячась за колесами уцелевшей машины, продолжала вяло отстреливаться.
Неожиданно Василий принял решение. Чуть приподнявшись и выставив вперед дуло автомата, он прокричал:
— Руки вверх! Сдавайтесь! — а потом добавил: — Хэнде хох!
Немцы что-то прокричали в ответ, но так как знание немецкого у Василия ограничивалось «Хэнде хохом» и «Гитлер капутом», он смог лишь повторить в ответ: «Сдавайтесь!».
