– И мы тоже, – рассмеялся Рамери. – Если они не вернут Пентаура, я попрошу отца перевести меня в другую школу в Гелиополе или Хенну, а за мной последуют и остальные. Пойдем, Бент-Анат! Я должен еще до захода солнца вернуться в мышеловку, – прости, Катути, так мы называем свою школу. А вот идет ваш малютка Нему!
Брат и сестра вышли из сада. Как только провожавшие их женщины повернули обратно, Бент-Анат с необычайной горячностью сжала руку брата и шепнула ему:
– Смотри, не сделай опрометчивого шага. Но требование ваше вполне справедливо, и, если это в моей власти, я помогу вам!
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Как только Бент-Анат вышла за ворота сада, карлик Нему с письмом в руке подошел к Катути и Неферт. Он так остроумно рассказал о своих приключениях, что обе женщины долго смеялись, и Катути, которая не раз предостерегала карлика, теперь все же похвалила его за ловкость. Потом, увидев печать на письме, она сказала:
– Сегодня знаменательный день. Много важных событий принес он с собой и еще больше обещает принести в будущем.
Неферт, прильнув к матери, попросила:
– Вскрой поскорее письмо и посмотри, нет ли там весточки от него.
Катути сломала печать, пробежала глазами письмо и, ласково погладив дочь по щеке, сказала:
– Видно, твой брат писал это письмо вместо него – я не вижу ни одной строчки, написанной его рукой.
Неферт сама заглянула в письмо, хотя и не собиралась прочесть его – она искала там хорошо знакомый почерк мужа.
Как и все египтянки из богатых семей, Неферт хорошо умела читать. В первые два года после замужества ей часто, очень часто, случалось удивляться и вместе с тем радоваться неразборчивым каракулям, выведенным на папирусе железной рукой ее мужа. Сама она твердо и уверенно умела держать в своих нежных пальчиках тростниковое перо. Еще раз просмотрев письмо, она сказала со слезами:
– Ни единой строчки. Я пойду к себе, мама. Катути нежно поцеловала дочь.
– Послушай сначала, что пишет твой брат, – сказала она. Но Неферт молча покачала головой и ушла в дом. Катути недолюбливала зятя, но всем сердцем была привязана к своему легкомысленному красавцу сыну.
Этот юноша, как две капли воды похожий на ее покойного мужа, был любимцем женщин, самым веселым и жизнерадостным среди знатной молодежи – колесничих фараона. На этот раз он прислал большое, подробное письмо, хотя обычно писал очень неохотно, и в нескольких словах просил выслать еще денег, одолеваемый страстью к мотовству.
Мать ждала от него благодарности, так как совсем недавно отправила ему довольно крупную сумму, взятую, разумеется, из доходов от имений зятя.
И она погрузилась в чтение.
Веселость ее была напускной, она напоминала радугу, сверкающую всеми своими красками над темной гладью залитого водой болота. А когда камень падает в воду, то исчезают играющие в ней солнечные блики и мутные, грязные облака вздымаются со дна.
Подобно тяжелым камням, ложились на ее сердце известия, сообщаемые сыном.
Самое глубокое горе нам всегда причиняет тот, кто мог бы дать нам счастье, и всего мучительнее те раны, которые наносит рука любимого человека.
Чем дальше разбирала Катути корявые, полные грубых ошибок строки, написанные рукой ее любимца, тем бледнее становилось ее лицо. Несколько раз письмо падало на землю, а она в отчаянии закрывала руками лицо.
Нему сидел на земле и следил за каждым движением своей хозяйки.
Но когда она с воплем отчаяния прижалась лицом к шершавому стволу пальмы, он подполз к ней и стал целовать ее ноги.
– Госпожа! Госпожа! Что случилось? – спрашивал он с таким глубоким участием, что даже Катути была поражена – она привыкла слышать из его уст лишь дерзости да острые словечки.
Взяв себя в руки, она обернулась и хотела что-то сказать. Однако ее побелевшие губы как бы окаменели, а мутный взор стал таким безжизненным, словно ее поразил столбняк.
– Госпожа! Госпожа! – повторил карлик, и голос его звучал все теплее. – Что с тобой, госпожа? Может быть, позвать твою дочь?
Катути отрицательно покачала головой и глухо пробормотала:
– Негодяй, подлец!
Она задыхалась, кровь прилила к ее лицу, глаза сверкали. Наступив на письмо, она разрыдалась так громко, что карлик, еще ни разу не видавший слез на ее глазах, испуганно вздрогнул и воскликнул с мягким упреком:
– Катути!
Тогда она горько рассмеялась и сказала дрожащим голосом:
– Зачем ты произносишь это имя так громко? Оно обесчещено, опозорено! О, как все будут торжествовать! Теперь зависть сможет напустить на нас свое любимое детище – злорадство! А я только что возносила хвалу этому дню! Говорят, счастье нужно выставлять напоказ, а несчастье – прятать. Ну нет! Совсем наоборот! Даже богам нельзя признаваться, что ты доволен и полон надежд, ибо и они завистливы, они тоже радуются нашему горю!
И она опять прижалась лицом к пальме.
– Ты говоришь о позоре, а не о смерти, – сказал карлик. – Но не ты ли сама учила меня, что только смерть приносит безнадежность?
Эти слова ободрили отчаявшуюся женщину. Порывисто повернувшись к карлику, она сказала:
– Ты умен и, надеюсь, предан мне – так слушай же! Но даже будь ты самим Амоном… все равно спасения нет! Нет… нет…
– Спасение не приходит само, его надо найти, – возразил карлик, и его умные глаза встретились с взглядом госпожи. – Доверься мне. может быть я не смогу помочь, но что я умею молчать – это ты знаешь.
– Скоро даже дети будут болтать на улице о том, что принесло мне это письмо, – с горьким смехом сказала Катути. – только Неферт не должна ничего знать о случившемся. Ничего! Слышишь? Но кто это? Ах, это идет везир? Скорей беги к нему навстречу! Скажи, что я внезапно заболела. Тяжело заболела! Я не могу его видеть… сейчас не могу! И никого не впускать! Никого! Понятно?
Карлик ушел. Когда он вернулся, выполнив поручение, госпожа его все еще была вне себя.
– Слушай же, – сказала она. – Сначала тут всякие мелочи, а потом… потом… Ужас! Ужас! Рамсес осыпает Мена своими милостями. Начался дележ военной добычи за минувший год.
Перед всеми военачальниками были разложены горы сокровищ, и возничий получил право выбирать первым.
– И что же потом? – спросил карлик.
– Потом? – повторила Катути. – Потом… Знаешь, как постарался этот достойный глава семьи для своих родных? Как обошелся со своей несчастной, покинутой женой? Как позаботился об имениях, опутанных долгами? Это подло! Это отвратительно! С улыбкой прошел он мимо серебра, золота, драгоценных камней и, взяв себе прекрасную пленницу – дочь данайского князя, увел ее в свою палатку!
– Какой позор! – пробормотал карлик.
– Бедная, несчастная Неферт! – вскричала Катути, закрывая лицо руками.
– А еще что там сказано? – мрачно спросил карлик.
– Еще…– Катути заколебалась. – Еще… погоди. Дай опомниться. Я буду говорить совершенно спокойно. Ты ведь знаешь моего сына. Он легкомыслен, но любит меня и сестру свою больше всего на свете. Я сама, глупая, чтобы заставить его быть бережливее, подробно описала ему наше бедственное положение. И вот, когда Мена совершил этот позорный поступок, он, мой сын, задумался о нас, о наших нуждах. Его доля в добыче была мала, и для нас она все равно бесполезна. Его товарищи стали играть в кости на добытые сокровища. Он тоже поставил свою долю, чтобы выиграть богатство для нас. Но, увы, он проиграл все, все,
