и тогда, – ах, как это ужасно, – тогда против огромной суммы денег – ведь он думал при этом о нас, думал о своей матери – он поставил мумию своего покойного отца! [92] И… и проиграл! Если по истечении третьей луны он не выкупит этот священный залог, то лишится чести [93] и мумия достанется выигравшему, а на нашу долю выпадут позор и изгнание!
Катути замолчала, схватившись за голову. Карлик пробормотал себе под нос:
– Жалкий игрок и лицемер!
Когда его госпожа немного успокоилась, он сказал:
– Это ужасно! Но ведь не все еще потеряно. Как велик долг?
– Тридцать вавилонских талантов! – Эти слова прозвучали, как роковое проклятие.
Карлик вскрикнул, как будто его ужалила змея.
– Кто же осмелился выложить такую сумму против этого безумного заклада? – спросил он.
– Сын госпожи Хатор Антеф, тот, что еще в Фивах проиграл отцовское имение, – ответила Катути.
– Этот не уступит и пшеничного зерна! – буркнул карлик. – Ну, а что Мена?
– Разве мог мой сын обратиться к нему после всего случившегося? Бедное дитя, он умоляет меня попросить помощи у везира.
– У везира? – спросил карлик, покачав своей большой головой. – Это невозможно.
– Да, да! Я знаю сама. Но его положение, его имя! Если бы он согласился хоть поручиться…
– Госпожа! – заговорил карлик, и голос его зазвучал строго и серьезно. – Не губи будущее ради настоящего. Если сын твой потеряет честь при фараоне Рамсесе, то не исключено, что она будет возвращена ему будущим фараоном Ани! Если же везир окажет тебе сейчас эту огромную услугу, – он будет считать, что уже расквитался с тобой, когда наше дело увенчается успехом и он вступит на трон. Сейчас он следует твоим советам, потому что ты не нуждаешься в нем, и ему кажется, что ты хлопочешь о его возвышении единственно ради него самого. Но стоит тебе обратиться к нему за помощью и позволить ему выручить себя, как ты потеряешь свою независимость, которая тебе так необходима. Сама мысль, что ты намерена использовать его в своих целях, будет везиру тем неприятней, чем трудней будет ему достать такую большую сумму или хотя бы поручиться за твоего сына. Ты ведь знаешь, в каком он положении?
– Да, он кругом в долгах, – подтвердила Катути.
– Кому же знать об этом, как не тебе! – воскликнул карлик. – Ведь ты сама толкаешь его на огромные траты! Невиданной пышностью празднеств он завоевал расположение жителей Фив, а в Мемфисе он, покровитель Аписа, роздал целое состояние [94], щедро наградил начальников отрядов, отправлявшихся в Эфиопию и снаряженных целиком на его средства. А во что обходятся ему шпионы в лагере фараона! Это тоже должно быть тебе известно. Он в долгу почти у всех богатых людей страны, но это хорошо, ибо чем больше у него заимодавцев, тем больше у нас союзников. Везир – несостоятельный должник, зато фараон Ани с благодарностью вернет все свои долги.
Катути удивленно взглянула на карлика.
– Ты хорошо разбираешься в людях, – сказала она.
– К сожалению, да, – согласился Нему. – Итак, не обращайся за помощью к везиру; вместо того чтобы принести в жертву труды многих лет и свое будущее величие, пожертвуй лучше честью своего сына.
– И честью моего мужа и моей собственной честью? – вскричала Катути. – Да знаешь ли ты, что такое честь? Произнести это слово может и раб, но понять его – никогда! Вы лишь спокойно потираете синяки от побоев, а в меня все станут тыкать пальцами, и каждый палец будет, как копье с отравленным наконечником. О бессмертные боги, кто в силах мне помочь?
И обезумевшая от страха женщина вновь закрыла лицо руками, словно желая скрыть свой позор от собственных глаз. Карлик смотрел на нее с состраданием.
– Помнишь ли ты тот алмаз, что выпал из лучшего кольца Неферт? – спросил он изменившимся голосом. – Мы искали его тогда и никак не могли найти. На другой день я случайно наступил на что-то твердое. Я нагнулся и увидел… потерянный алмаз. То, что ускользнуло от такого благородного органа, как глаз, нашла мозолистая, презренная подошва, и, может быть, рабу, маленькому Нему, не знающему, что такое честь, удастся придумать спасительное средство, которого не находит высокий ум его госпожи.
– Что же ты придумал? – спросила Катути.
– Путь к спасению! – ответил карлик. – Правда ли, что твоя сестра Сетхем была у тебя и вы помирились?
– Да. Она протянула мне руку, и я ответила ей тем же.
– Тогда иди к ней. Люди никогда не оказывают услугу с такой готовностью, как после примирения. Былая вражда кажется им только что зажившей раной, прикасаться к которой нужно бережно. Ведь Сетхем одной крови с тобой, и у нее нежное сердце.
– Но она не богата, – сказала Катути. – Каждая пальма в ее саду досталась ей от мужа и принадлежит ее детям.
– А Паакер тоже был у тебя?
– Да, но, разумеется, он пришел по просьбе матери. Он ведь ненавидит моего зятя.
– Это-то я хорошо знаю, – пробормотал карлик. – А что, если Неферт попросит его помочь?
Гордая вдова возмущенно выпрямилась. Она вдруг почувствовала, что позволяет карлику слишком много, и велела ему уйти.
Нему, поцеловав край ее одежды, робко спросил:
– Должен ли я забыть то, что ты мне доверила, или ты позволяешь мне еще подумать о спасении твоего сына?
Мгновение Катути колебалась, затем сказала:
– Ты разумно указал, чего мне не следует делать; может быть, боги внушат тебе, что я должна делать. А теперь оставь меня!
– Понадоблюсь ли я тебе завтра утром? – спросил карлик.
– Нет!
– Тогда я побываю в некрополе и принесу там жертву богам.
– Что ж, пожалуй, – промолвила Катути и пошла к дому, держа в руке злополучное письмо.
Нему остался один. Задумчиво устремив взгляд в землю, он бормотал про себя:
– Они не должны пасть жертвой бесчестья – сейчас это невозможно, иначе все пропало. А что такое честь? Все рождаются без нее и, в большинстве своем, даже не подозревая о ней, сходят в могилу достойными людьми. Лишь немногие – богатые да праздные – опутывают ею свои души. Они поступают, подобно эфиопам, которые стараются так обильно умастить жиром и бальзамом свои волосы, что превращают их в войлочный колпак. Этот колпак обезображивает их, но они так гордятся им, что скорее дадут отрезать себе уши, чем пожертвуют этим отвратительным грязным войлоком. Я чувствую… мне кажется… но нет, прежде чем снова открыть рот, схожу-ка я к своей матери, она одна знает больше, чем двадцать пророков вместе взятых.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
На другое утро, еще до восхода солнца Нему переправился через Нил вместе с маленьким белым осликом, подаренным ему много лет назад еще покойным отцом возничего Мена. Для своего путешествия по некрополю он решил воспользоваться прохладой ранних часов, предшествующих появлению дневного светила.
Хорошо зная все закоулки Города Мертвых, он не поехал по главной дороге, которая вела прямо к цели, и его ослик бойкой рысцой трусил к горе, отделявшей берег Нила от долины гробниц фараонов.
Перед ним открылся величественный амфитеатр, образованный высокими известковыми утесами, а на его фоне – грандиозный храм на горных уступах. Храм этот был построен в честь богини Хатор гордой соправительницей двух фараонов свергнутой династии – великой Хатшепсут, дабы служить памятником ее величию.
Обогнув храм справа, Нему направил своего ослика по крутой горной тропке. Это был самый близкий путь в долину, к гробницам фараонов.
Внизу раскинулся храм Хатшепсут, левее мирно дремал в утренней прохладе некрополь со своими домами, храмами и колоссами; еще левее, сквозь дымку утреннего тумана, виднелась сверкающая гладь Нила, усеянная белыми парусами. А дальше, на востоке, лежали Фивы, где громады храмов уже слегка
