Ип тосковал. Миновали сладость мести и пьянящее волнение битв. Возвращалась жизнь, из которой он был вырван почти на два десятка зим. Почти все рабы легко вернулись к прежним обычаям, а к Ипу все чаще приходила темная тоска, от которой хотелось выть.
Он – личный раб богатого и сильного господина – привык свысока смотреть на толпу оборванных пленников. Думалось, что и среди освобожденных он будет командовать, поучать, согретый общим уважением. Как-никак, он знал многое, о чем не слыхивали жалкие рабы-строители, пахари и даже ремесленники. Увы, когда Ип хвастал былой умелостью, сородичи над ним насмехались. Что они понимали в умении хорошо отбить мясо, добыть в долг некты, выбрать для хозяина наложницу!
Ип тосковал по Господину, который оценит, который повелит – и летишь стрелой! А либийские матери? Да любую он мог получить на ночь, как следует угодив хозяину. А они учат его жить. Тоска!
Текли дни. Дымилась остывающими головешками Атла. На корабли стаскивали мешки зерна и сушеного мяса. С восторженными воплями тысячи людей подались за Приносящим свет на Канал. Ип чуть не пошел с ними. Но, взглянув на опаленное заботами лицо Промеата, понял: нет, это не Господин!
А потом Ип почуял. И не только он. Один за другим отравленные рабством сползались к шатру Севза. Нюх собирал их к тому, кто, единственный из вождей бунта, был Господином или мог стать им. Поднявшись до рассвета, они встречали выходящего из шатра Громовержца восторженными воплями: «Бог! Бог идет!!»
Севз презирал, но не разгонял шакалов. Не находилось то времени, то желания. В грозные дни, когда гибли и возрождались племена, холуев нашлось совсем немного. Ведь их никто не заставлял. Но именно поэтому они были отборные, как всякие добровольцы.
Ип спал, славно нажравшись объедками Севзова пиршества, когда вокруг дворца разнеслись крики борейцев:
- Эй, безродные! Шака-алы! Громовержец зовет!!
В стуке лопат, шуме осыпающейся земли мелькали дни. Промеат по нескольку дней не появлялся у Башни. Почему-то к вечеру он чаще всего оказывался в Восточной бухте и, еле волоча ноги от усталости, приходил к костру Гезд. Доругиваясь со Сцлунгом, гийские вожди расходились к своим отрядам. Берегущая огонь и Приносящий свет оставались вдвоем.
Обычно они сидели молча, слушая ночь и тихий шепот костра, изредка встречаясь взглядами и тут же смущенно отворачивались. Потом Промеат шел к шалашу Сцлунга, уверяя себя, что завтра обязательно заночует у Айда. А Гезд еще смотрела в огонь, ища в его красных глазах гнев или одобрения.
Илла, Тейя и Алх тоже любили посидеть у костра, хотя и уставали за день. Атлантки вместе с яптскими знахарками лечили больных и поранившихся. Строгая гиянка стала помощницей Инада в хранении и раздаче еды. У Зиры тоже была уйма дел. Она либо сидела возле Феруса, рисуя воинов, либо крутилась возле хранилищ, болтая на ут-ваау с людьми разных племен, пришедшими за едой для отрядов. Когда она, прижав к животу тяжелый кувшин, появлялась у шалашей с больными, всем сразу хотелось пить. Но больше всего радости было, когда отец, посадив ее впереди себя, ездил по руслу и рассказывал, как тепло победит холод.
- Вода побежит, и сразу будет тепло? – уточняла Зира.
- Нет, тепло придет, когда ты уже будешь большая.
- Вода побежит, и я сразу стану большая? Как Алх?
Ор смеялся. Потом он слезал с коня и что-то говорил воинам, роющим землю. А девочка толкала коня пятками, и тот, горделиво выступая, возил почти невесомую всадницу между улыбающимися землекопами.
Когда отец и дочь засыпали, женщины садились у костра и беседовали или молча слушали ночь. Ветер свистел в пустых окнах Башни, сонно похрюкивали мамонты за оградой. Порой в Канале с шорохом осыпался подкопанный пласт. Вдали выли волки.
Кривоносый привел из Атлы еще шесть тысяч людей разных племен. С утра вновь прибывшие разошлись по наделам, а вечером оказалось, что за день сделано меньше, чем обычно. Что ж, всем хотелось поговорить со свежими людьми. Но на следующий день пошло еще хуже. Землекопы то яростно спорили, то застывали, устремив глаза вдаль. Она зло косились на атлантов, умолкали при их приближении и начинали вяло ковырять землю.
При появлении Промеата люди стыдливо прятали глаза, бормотали невнятицу. Ора стеснялись меньше. Вечером он прискакал к Башне со своими догадками, но Промеата не застал. Ферус, сгорбясь, сидел над листом. Земли за день было скопано меньше половины обычного.
В восточной бухте случилась неприятная ссора. Когда Сцлунг по обыкновению заорал на гиев, ответом вместо беззлобных криков было такое молчание, что новоявленный Кормчий Края поперхнулся. Над надвигающейся толпой взлетели кирки и лопаты.
- Вот как! – тихо сказал Сцлунг. – Сотней на безоружного? Ну, кто самый смелый! – и распахнул на груди плащ, давно ставший из белого серым.
Дерзость спасла его. Начался бестолковый разбор происшествия, причем о Сцлунге скоро забыли. Подумаешь – недобитый атлант! Он оказался просто поводом выплеснуть затаенное раздражение. А там пошли вспоминаться обиды при дележе добычи, давние счеты между родами. Уже темнело, когда Гезд и Промеат кое-как уладили дело.
- Не пойму, что с ними? – Промеат устало опустил голову на ладони. – Может быть, это из Атлы?
- Да, - Гезд, обойдя костер, села рядом с ним. – Матери рассказали мне о слухах, которые смутили воинов. Будто корабли не станут ждать, пока Приносящий со своими безумцами дороет канаву. Воины говорят: «Все уплывут, а мы останемся здесь подыхать с голоду или утонем, когда вода пойдет в канаву». Еще говорят – ты хочешь задержать людей, чтобы вновь сделать рабами…
- Значит, пришло то, чего я боялся. – Промеат вздрогнул, словно от холода, и теснее прислонился к плечу Гезд.
- Оно не само пришло. Его прислали, - сказала гиянка.
- Не может быть!
- Ты доверчив, как сыны Айда! – Лицо Гезд светилось суровой нежностью. – А матери сразу учуяли среди пришедших лгунов с мягкими руками и языками. Надо выловить и убить их!
- Нет! – Промеат тряхнул головой. – От этого слухи только окрепнут. Завтра соберем всех людей, и я буду говорить с ними.
- Правильно. Но сперва досыта накорми. И знай – матери во всех племенах за тебя. Жаль, что здесь их мало.
- Почему ты думаешь, что они поддержат?
- Охотник готов всю добычу слопать в один день. А мать думает, что дети будут есть завтра. И что будут есть дети ее детей. Поэтому женщинам понятнее битва с холодом.
- Ты ободрила меня! – Промеат благодарно сжал узкую ладонь, потом, поднявшись, шагнул к темневшему поодаль шатру Сцлунга.
- Останься, - сказала Гезд, - отрывая глаза от пламени. В этот миг Приносящий свет ощутил простое счастье гийского охотника, которого позвала лучшая из матерей. Но навьюченный ношей чужих судеб, он еще не решался, бормоча:
- Обычаи гиев… я не смею обидеть твое племя…
- Духи хотят этого! – Гезд раздвинула полог шатра. – Прежде они сомневались, а теперь… торопят.
- Спасибо им, - прошептал Промеат, пряча лицо в огненных волосах.
На следующее утро Ор столкнулся с ним в русле. Промеат скакал, откинувшись назад, бросив поводья. Вокруг вскипали споры, кучки людей бродили от толпы к толпе. Промеат словно не замечал этого. По его лицу бродила шалая улыбка.
- Знаю! – прервал он рассказ Ора о слухах. – Сегодня дадим им бой!
Инаду было сказано – не скупиться. Над кострами жарились туши, из подвалов тащили корзины рыбы.
