Кипя спорами, мрачнея от раздумий, отряды текли к Башне Ацтара. Когда вкусные запахи долетали до них, воины замирали, расширив ноздри, а потом ускоряли шаги.
А Промеат сидел с Ферусом и Ором над грязными, много раз слизанными и вновь исписанными листами.
«Седьмой надел Запада, - читал Ор, - на Юге выступ в семьдесят сотен толстых локтей».
- Надо срыть! – вздыхал Ферус. – Заилится, полканала закроет. «Горб каменный высотой в тридцать, шириной в сорок локтей».
- Вычеркни. Он узкий – не будет мешать…
- Сколько? – торопил Промеат Феруса, пересчитывающего локти в дни.
- Тринадцать дней, если все останутся.
- Ясно! – Промеат поднялся. – Будем биться за десять дней.
- Но почему? – недоуменно начал Ферус. – Два-три дня…
- Для многих людей пальцы на двух руках – высшее число. Все, что идет больше, - просто «много».
- Ты веришь, что он уговорит их? – спросил Ферус, когда Промеат ушел. Ор вспомнил резкое веселье, то и дело вспыхивающее сегодня в глазах великого бунтаря, и кивнул.
- Что же, - сказал старик задумчиво, - наверно, ты лучше знаешь их. Постой, еще одно: когда умру, обещай похоронить меня в Канале.
Десятки тысяч глаз смотрели на невысокого бронзовокожего человека, стоящего на повозке. Сытая теплота в желудках ослабила страх и раздражение. Но это ненадолго. Главное должны сделать слова. Есть ли слова такой силы в кое-как слепленном рабском языке?
Промеат верил, что есть. Он говорил медленно, часто останавливался, и тогда шепот пробегал к задним рядам, куда не долетал его голос. А Промеат в это время прикрывал глаза, и перед ним возникало лицо огневолосой гиянки, прекрасное от осветившей его нежности. Он открывал глаза и смотрел на тысячи других лиц. Никогда они не были так понятны и дороги ему. И вновь он говорил – с веселым, яростным задором, заставляя людей стыдиться, хохотать, хвататься за ножи.
- Смотрите! – Промеат поднял ладони. – Две руки дней, и пойдем на корабли! Клянусь Огнем: без нас не отплывет ни одна ладья! Кто слаб духом, пусть уйдет сейчас. Но если кто-то, оставшись, опять будет шептать трусливые слова, убейте его! А теперь пусть каждый выберет: десять дней или позор на всю жизнь? десять дней или стужа на всей Земле? Решайте!
Толпа вздохнула, зашелестела разговорами. Сотни две по одиночке и малыми стайками выбрались на верхнюю дорогу. Айд смачно плюнул им вслед и поднял свою огромную лопату. «Пошли!» - махнул он коттам.
Больше не звучали песни над Каналом, по вечерам люди не плясали у огней, не хохотали над побасенками стариков. На работу кидались, как на заклятого врага. Ярость подавляла затаившийся в темных уголках души страх, усталость спасала от снов. С треском разваливались камни, вздыхая, осыпалась земля. В мастерских едва успевали затачивать бронзу, менять сломанные рукоятки кирок и лопат. Люди не желали отдыхать. Лишь изредка кто-нибудь втыкал в землю лопату и принимался, пришептывая, загибать пальцы на руках.
Смолкли песни, но смолкли и слухи. С десяток изувеченных трупов досталось бродившим вокруг волкам. Остальные шакалы удрали или притихли. Умгал не смел вслух высказывать сомнения.
Ферус недоверчиво глядел на числа, привозимые мерщиками. Старик совсем иссох. Ночи не давали ему сна, тело почти не брало пищи, страх и надежда жгли попеременно. Промеат тоже отощал, как весенний олень, но весь лучился весельем. Айд возмущался, почему Приносящий никогда не ночует на его краю? Потом Кривоносый шепнул ему что-то, от чего губы гиганта растянулись в широчайшей улыбке.
- Пусть хранят их самые добрые боги! – сказал он необычно тихим голосом. – И не разлучают! – добавил он, вспомнив Даметру.
К концу восьмого дня все было кончено. Последние сотни толстых локтей земли громоздились на берегах, лежали рыхлыми кучками на дне, ожидая, когда их смоет вода. В Восточной бухте Сцлунг выбрался из русла и принялся выбивать пыль из драного белого плаща – одежды титанов. На другом краю Канала Айд поднял огромную лопату и переломил о колено. Сжигаемый тревогой Ферус смотрел на медленно оседающие клубы пыли. Почему перестали рыть? Ведь еще не стемнело.
Всадники с обоих краев поскакали к Башне. Ферус различил едущих с востока Промеата, Сцлунга, Мать гиев. На западе Ор на Буром обогнал тяжелого Айда. За ними, кажется, Кривоносый?
«Дикие взбунтовались! – мелькнуло в голове Феруса. – Вожди спасаются!»
Но за всадниками никто не гнался. Почти одновременно подъехав к Башне, они что-то кричали ему и сбежавшимся людям Инада.
- Ко-ончили! – донеслось до старика.
- Почему так рано? – крикнул он, свешиваясь из окна.
- Совсем кончили, Учитель! – истошно завопил Ор и, слетев с коня, стал выплясывать танец, дикий даже для дикаря.
Готовясь к великому зрелищу, воины толпились по берегам у облитых нефтью стен. На верхней площадке Башни Ферус ждал сигналов от Сцлунга и Умгала – из Восточных и Западных бухт. Рядом Ор молил духов огня прожечь стены одновременно. Гезд застыла у перил с рукой на плече Промеата. Айд похохатывал в предвкушении зрелища. Инад привел своих помощниц, Зира на руках у матери капризно требовала, чтобы скорее пустили воду в папину канаву. Всем хотелось того же.
Летние сумерки не спешили превращаться в ночь. Западный край неба светился теплой голубизной.
- Сцлунг готов! – крикнул Айд, увидев на западе три огонька.
Феруса била дрожь. Гезд накрыла его плечи лисьим плащом.
- Спасибо, Мать! – сказал старик молодой гиянке.
- У Умгала тоже три костра! – объявил Ор.
– Заверши свое дело! – Промеат протянул Ферусу кресало. Но дрожащие руки старика не могли попасть камнем о камень. Тогда Промеат взял кремни и выбил искру. Ферус приложил тлеющий трут к смолистым щепкам. Гезд, защитив ладонями слабое пламя, заговорила по-гийски. И хотя слова заклинания поняли немногие, все, замерев, вслушивались в ритм ее голоса.
- Эге-гей! – Айд поднес факел к жаровне.
Пламя взвилось над Башней, голоса воинов по берегам откликнулись и убежали вдаль. Еще одно дыхание – и над обоими концами Канала поднялись зубчатые огненные гребни. В восточной бухте, которая была ближе, виднелись охваченные огнем переплетения подпорок. В небо текли полосы жирного, подсвеченного снизу дыма.
- Когда же они рухнут? – не сдержался Инад.
- Должны ослабнуть подпорки, - слабым голосом ответил Ферус, и тут же огненная стена шатнулась, бесшумно раскололась пополам и… погасла! Донесся крик тысяч голосов.
- Идет!! – взревел Айд. Темный, венчанный гривой желтой пены вал с глухим рычанием покатился по руслу, краями выхлестываясь на берега. В воде мелькали обгоревшие бревна. Звук падал до низкого рева, когда вода пожирала разрыхленную землю, взвивался воем, когда поток налетел на несрубленные углы скал.
Оглушив людей, вал промчался мимо башни и скрылся в густеющих сумерках. Западная стена продолжала пылать.
- Если она не успеет упасть… - пробормотал Инад, сжимая перила.
- Ну и что! Развалится от первой осенней бури, - отмахнулся Ферус.
- Падает! – крикнула Илла.
Вода пробилась не в середине, а у правого берега. Огненная полоса подалась влево и исчезла. Рев утихающий и рев растущий понеслись навстречу, стараясь смять друг друга, - и утонули в низком громе: океаны встретились! Тейя тихо тронула бубен, и он зарокотал в такт с бегущей по руслу водой:
