- Это Ор. Он привел наше войско на помощь Куропаткам.
Немолодой гий с коротко подрезанной седеющей бородкой шагнул к Ору. Тот с удивлением увидел на щеках воина дыры со сморщенными краями.
- Я, Чаз, беру тебя в племянники, - сказал Рваные Щеки.
После еды Чаз дал юноше тугой атлантский лук, три стрелы и каменный топорик. Потом оба пошли в стойбище и нашли Оз в землянке с ранеными.
- Этот охотник пойдет с нами, - сказал Чаз, - дай ему оленя.
- Ор? Но он еще не охотник. Это против обычая, чтобы мальчик шел одной тропой с воинами! – Ор съежился, ожидая, что Чаз откажется от него, но тот лишь усмехнулся изуродованным лицом:
- А знаешь ты, мудрая, что я тоже мальчик? Двенадцать зим мне было, когда борейцы схватили меня и отдали атлантам. Я таскал воду на их взрыхленные земли, а потом ломал камень в брюхе горы и получил вот эти красивые дырки за непокорность – и все оставался ребенком. Ты бы не взяла меня на охоту? – Чаз старался соблюсти почтительность к Матери, но в голосе его сквозила издевка. – А Севз взял меня, и я пошел тропой войны и убил семерых узкоглазых – все оставаясь мальчиком… Дай этому ребенку оленя, Оз. Он уже показал хорошие клыки. А матерых охотников оставь себе – ловить зайцев и копать коренья.
Удивленный Ор видел, что Матери нечем ответить на насмешку.
Они взяли Плясуна – четырехлетнего оленя, обученного возить всадника.
- Завтра тронемся с восходом, - сказал Чаз, уходя.
- Иди сюда, охотник, позвала Оз.
Она назвала его охотником! Красный от гордости и смущения, Ор шагнул вслед за ней в полумрак землянки.
- Я хочу дать тебе напутствие, - сказала Мать, когда они сели на шкуры у огня. – Говорят, будто, когда мать моей матери еще не родилась, длиннозубая тигрица похитила из стойбища мальчика. Все думали, что она убила его. Но через много зим он вернулся к родичам сильным и хитрым охотником. Он научил их делать луки и удачливые снасти для ловли рыбы и стал большим вождем. Матери всегда спрашивали его совета, хотя… - Оз, наклоняясь к Ору, закончила шепотом: - хотя он так и не прошел Испытания. Возможно, что и тебя духи посылают этой тропой. Постарайся узнать тайны узкоглазых и принести родичам. Может быть, тогда мы станем сильнее, и никто не решится напасть на нас.
- Я принесу все, что схватят глаза и уши! – воскликнул Ор.
- Ешь вволю! – Оз как воина ткнула его кулаком в грудь.
На берегу озера, собирающего воду с ледяных языков, сидел человек в темном плаще из овечьей шерсти. Это был Промеат, покинувший родину и проклятый современниками атлантский знаток. С ним не было ни оружия, ни рыболовных снастей, он искал не добычи, а уединения. У ног человека, свернувшись, дремало некое существо, заросшее шерстью.
Прорезанные трещинами красные стены окружали озерную котловину. Кусты барбариса лепились на узких уступах, а наверху, где скалы становились более пологими, заросли покрывали их густым зеленым мехом. Редкие березовые рощи стояли над извилистой речкой, которая, выбежав из озера, вскоре скрывалась в теснине и, гремя водопадами, устремлялась на запад.
Было утро. Лежащая на обрыве тень горы заметно ползла вниз. В душе человека не было спокойствия. Узкие темные глаза на худощавом безбородом лице искали что-то в обломках скал, поднимались к светлеющим вершинам, словно силясь разглядеть, что лежит за ними.
Привычка разговаривать с собой – примета одиночества – появилась у него давно, еще в те времена, когда он был служителем Древа.
- Ребенок рано узнает свою мать, - медленно проговорил он, - но много времени пройдет, пока он научится узнавать братьев и сестер.
Все племена – братья и сестры, - продолжал человек с горечью, - но когда старший давит остальных, высасывает их силы, как убедишь жестокого, что они ему братья? Как убедишь, когда тебя не слышат, когда все, чему ты сумел научить за шесть лет людей побережья, уничтожено, смыто кровью… - Неужели единственный путь – младшим поднять оружие? Этот, зовущий себя сыном Реи и Хроана, почуял, на что можно опереться. Призыв к мести дал ему больше людей, чем все мои слова о добре и о пользе земледелия. Но месть лишь разрушает!..
На береговой тропе камешки сдвинулись от чьих-то быстрых шагов. Почти слившееся с камнем серое существо у ног человека вскочило с рычанием. Покрытое волосами тело на коротких ногах напряглось, длинные руки стиснули дубину с осколком камня на конце. Маленькие глаза из-под тяжелых надбровий впились в место, откуда донесся звук. Существо походило на человека, как здешний шерстистый носорог на своего южного собрата, что живет в тепле, но иногда, словно гонимый памятью, приходит в осиновые рощи у впадения Стикса в океан.
Отвлеченный от размышлений человек поднял голову:
- Тихо, Ым, это братья, - два молодых ибра, жилистые, как все горные охотники, в свободных накидках из бараньих шкур мехом внутрь, кивая рогатыми прическами, шли по тропе.
- Камень с вашего пути, охотники! – ибрское приветствие прозвучало свободно, но с акцентом.
- Теплого ночлега, Принесший огонь! Мы пришли сказать, что ученики собрались и ждут тебя.
Поднявшись, тот, кого назвали Принесшим огонь, оказался на голову ниже ибров. Их волнистые, собранные в рожки над ушами волосы казались светлыми в сравнении со смоляными волосами атланта, откинутыми с высокого лба.
На другом берегу озера, среди пышно разросшихся кустов шиповника, темнели закопченные отверстия пещер. Возле них сидели женщины, возились ребятишки. От озера поднималось несколько мужчин, неся на палках крупных рыб.
Промеат в сопровождении неразлучного Ыма и ибров подошел к пещере, перед которой на траве сидели несколько десятков местных горцев и жителей побережья – яптов, в прошлом их злейших врагов. Среди собравшихся были трое атлантов. Невысокий, немного сутулый Инад, знаток лекарств и болезней, с редкими волосами над бугристым лбом, беседовал с длиннолицым тощим Ситтаром, изучившим чуть ли не все языки восточных племен, о названиях целебных трав. Их слушал Зогд, бывший моряк, высокий, широкоплечий, с длинными крепкими ногами. Губы Зогда то и дело вздрагивали от смеха, но торчавший вперед подбородок предостерегал от легкого отношения к этому весельчаку.
Инад с двумя яптами недавно вернулся с побережья. Разведчики прошли всю землю яптов до океана. Они рассказали, что страна еще не оправилась после карательного похода Тифона. Общины охвачены страхом, во многих почти не осталось мужчин, объявлены строгие кары тем, кто вспомнит Промеата, станет опускать зерна в землю, устраивать запруды или (самое страшное) выплавлять бронзу. От Хиаба из Атлантиды тоже приходили невеселые мысли.
После приветствий и недолгого разговора о делах горного гнезда Ибров Промеат поднялся и сказал, что его, как, наверное, и остальных, очень тревожит происходящее.
- Дело добра едва дышит, - заключил он. – Вы, которые поверили мне и пошли следом, скажите: что делать дальше?
- Этой долины никогда не достигнут враги, - сказала рослая горянка. – Живи здесь, обучай нас, как быть сытыми и дружными.
- А вокруг пусть веселится зло? Мало же ты поняла из моих слов, если хочешь счастья только своему роду.
- Мы можем пойти с вестью добра и знания к другим родам ибров, - предложил Инад, - и за хребет, к Поедающим красного червя.
- Может быть, даже Мохнатые у Ледяной Стены примут братство? – сказала яптянка, кивнув на дремлющего Ыма.
- А потом придут атланты и одним ударом погубят все начатое! – возразил Промеат. – Много ли есть неприступных мест вроде нашего!
- А если племенам покинуть земли предков и уйти к Ледяной Стене, куда не заходят люди Хроана? – спросил один из яптов.
- Подыхать с голода! – идея явно пришлась не по душе ибрам.
- Я сыт бегством! – оскалился Зогд. – Два года мы зайцами скакали по земле яптов, потом забились
