— Тоже не знаю. Может, это люди, опустившиеся до животной ярости…
— То есть это метафора?
— Может быть.
Мишель поспешил сменить тему. Всякий раз, когда его спрашивали о пророчествах, напечатанных несколько недель назад издателем Бономом, он терялся. Если бы он взялся объяснять свои ставшие уже привычными галлюцинации, его объявили бы сумасшедшим или продавшим душу дьяволу.
— Смотрите, вон идет нам навстречу Марк Паламед, а с ним все нотабли Салона.
Взволнованный и взмокший первый консул бегом бежал к ним. За его спиной кольцом стояли люди, одетые кто в черное, кто в яркое платье, и разглядывали в середине круга что-то, не видное с двуколки Нотрдама. В тени ближнего леска владельцев дожидались карсты с гербами.
— Доктор Нотрдам, как хорошо, что вы приехали! — задыхаясь, прокричал первый консул. — И вы тоже, доктор Берар! Клянусь, я никогда не видел ничего подобного!
Мишель осторожно вылез из двуколки: в последнее время у него болели ноги, и зачастую боль была непереносимой. Сейчас он чувствовал себя хорошо, но ему не хотелось, в случае чего, утруждать других.
— Что здесь происходит?
Паламед разгорячился, и, прежде чем заговорить, ему пришлось отдышаться.
— Нашли тельце новорожденного. Чей ребенок — неизвестно. Но я бы рассудил, что его родила свинья или самка кабана.
Мишель наморщил лоб.
— Сейчас посмотрим. — Он обернулся к приятелю: — Вы тоже идете, Берар?
— Отведу лошадь в тень и догоню вас.
Среди любопытных были барон де ла Гард и командор Бейне, тучный старик с умными глазами. Они сердечно поздоровались с Мишелем, а бывший первый консул Поль Антуан, еще крепкий девяностолетний старик, указал ему на лежащий на траве трупик ребенка.
— Посмотрите, доктор! У него нет ни рук, ни ног! Не говоря уже о лице, как пятачок вытянутом вперед, и о торчащих изо рта клыках. Что это может быть, по-вашему?
Мишель взглянул на тельце, но тут же в ужасе отвел глаза. Остальные, казалось, были больше заинтересованы, чем напуганы. Кто предлагал препарировать малыша, кто — заспиртовать, чтобы предохранить от быстрого разложения. Единственное, чего не хватало этим предложениям, так это жалости.
— Люди, заговорившие, как звери, — прошептал он про себя, вспомнив недавний разговор.
— Что вы сказали? — спросил у него за спиной Паламед.
Мишель отвлекся от своих фантазий.
— Ничего. Единственное, что я могу сказать, так это то, что появление на свет уродцев предвещает неминуемую беду. Но мы живем в такое время, что не знаешь, откуда ее ждать.
В это время к кучке людей, сгрудившихся вокруг трупика, подошел Берар:
— Мишель, хватит ходить вокруг да около! Я читал ваши пророчества, и там есть описание точно такого же существа: «Без рук, без ног, но с крепкими зубами…»
— Да, припоминаю.
— Там вы еще намекаете на преданный и сданный неприятелю город. Может, это Сиена? Когда Козимо Медичи ее себе вернул, он обращался с населением, как с пленниками.
— Может быть… Я уже говорил, что не могу объяснить детали. — Он поправился: — Не всегда…
Мишелю в этом месте становилось все хуже, и очень хотелось уехать отсюда подальше. Он уже собрался предложить это Берару, как увидел, что к нему, улыбаясь, подходит Пулен де ла Гард.
— А вот и вы, Мишель, — пошел он в атаку, — Знаю, что в своей новой книге вы несколько раз намекаете на меня.
— Я подарю вам копию. А кто вам сказал?
— Наш общий знакомый. Он навестил меня вчера вечером: доктор Пентадиус.
Мишель так вздрогнул, что окружающие взглянули на него с удивлением. Ему вдруг показалось, что солнце закатилось и на долину спустился густой темный туман, завесив тьмой зелень оливковых деревьев.
— Пентадиус здесь? — хриплым от волнения голосом спросил он.
Де ла Гард решил, что он вздрогнул от удивления, услышав имя старого друга, и заулыбался еще шире.
— Вчера был в Салоне, а где нынче — не знаю. Он меня в свои планы не посвящал, но думаю, что сегодня зайдет к вам.
В голове Мишеля промелькнуло видение Жюмель и детей, одних в доме. Он обернулся к Берару:
— Мне надо немедленно вернуться в Салон.
— Что случилось? Снова разболелись ноги?
Мишель не ответил.
— Прошу вас, — умоляюще сказал он, — поедемте.
Наскоро попрощавшись, они направились к двуколке. Мишель был так взволнован, что Берар не отважился его ни о чем спрашивать и только подхлестывал лошадку, чтобы она бежала, сколько хватало сил. Только совсем рядом с Салоном он спросил:
— Это упоминание о Пентадиусе вас так потрясло?
Мишель с трудом отвлекся от мрачных мыслей.
— Да, — прошептал он.
— Барон де ла Гард назвал его доктором. Он врач, как и вы?
— Да, только он из тех врачей, что, вместо того чтобы лечить тела, губят души.
Берар не был уверен, стоит ли настаивать дальше. Но все же робко спросил:
— Он интересуется естественной магией?
— Нет, он посвятил себя другой магии, той, что называют ритуальной или заклинательной, то есть той, которую запрещает церковь.
Берар нахмурился.
— Мишель, вы хорошо знаете, что я изучаю алхимию и немного занимаюсь алхимической практикой. Однако результаты мои весьма скромны, и я начинаю спрашивать себя, не надо ли обратиться к высшим сущностям, чтобы завершить работу. Не знаю, обращались ли к ним древние, но их рецепты, примененные на земле, не работают.
Раздраженный болтовней, Мишель строго взглянул на аптекаря. Тот, видимо, расценил этот взгляд как приглашение продолжать и прибавил:
— Чтение ваших пророчеств меня взбудоражило. Вы утверждаете, что базируетесь на астрологии, но эта наука не занимается пророческими видениями. Многие астрологи, начиная с Лорана Виделя, обвиняют вас в искажении астрологической доктрины. Тогда каким же методом вы пользуетесь?
Упоминание о Виделе, самом ядовитом из критиков Мишеля, было не лучшим способом его успокоить. Особенно теперь, когда тревога за Жюмель жгла его каленым железом. И он грубо отрезал:
— Послушайте Франсуа, когда-нибудь я покажу вам свои методики и, возможно, опишу их письменно. Но теперь отвезите меня домой. И молчите по дороге, если можете.
Берар замолчал и, слегка задетый, помчал экипаж по узким улочкам квартала Ферейру, заставляя прохожих отпрыгивать в стороны.
Очутившись перед собственным домом, Мишель спрыгнул с двуколки и властным жестом распростился с аптекарем. У него болели ноги, особенно ступни. Неужели действительно подагра? Этого он не знал, да и не было времени на этом останавливаться.
Он подбежал ко входу, лихорадочно роясь под плащом в поисках ключей, но не смог отстегнуть их от пояса и принялся что есть силы барабанить в дверь. Капли пота стекали с лица на воротник.
Прошло несколько минут, потом дверь открылась. Из нее удивленно высунулось сияющее лицо Жюмель, и Мишеля охватило ощущение сумасшедшего счастья. Он так крепко поцеловал жену, что той пришлось откинуться назад. Немного отдышавшись, он сказал:
— Этот день чуть не стал худшим в моей жизни, а стал лучшим.
