опрокидываю ее на пол. Она ударяется головой о стену. Я изо всех сил сжимаю талию и слышу, как хрустят ее нижние ребра. Я почти теряю сознание от напряжения. Она не может даже закричать. Она уже больше ничего не может, тело ее становятся мягким, как тряпка.
Сзади что-то шевелится. Ко мне подползает Донна. Я поворачиваю голову и вижу, как она кусает пол.
— Не двигайся, Фрэнк, — говорит она.
Я догадываюсь, что ей удалось ухватить бритву зубами. Я все еще сжимаю ногами тело Уолкотт. Чувствую, как лезвие бритвы неуверенно скользит рядом с моим запястьем.
— Повыше, Донна.
Одна веревка поддается. Я с силой раздвигаю кисти, и все рвется. Руки мои свободны. Но они, естественно, затекли и болят. Я пытаюсь шевелить пальцами. Они словно неживые. Не будем отчаиваться. Попробуем еще. Я поднимаю руки, чтобы восстановить кровообращение.
Пальцы начинают оживать. Тут я вспоминаю, что нужно ломать комедию, и начинаю истошно вопить:
— А-а-а! Луиза!.. пощади… на помощь… нет, только не это… А-а-а!
Донна прыгает на бритву, которая выпала у нее изо рта. Она порезалась, когда подбирала ее, — у нее идет кровь. Я разрезаю ее путы, растираю руки и ноги, обнимаю ее.
— Донна! Ты просто восхитительна. Ты бесподобна. Я тебя очень люблю.
— О Фрэнк, — всхлипывает она. — Бедный, бедный Джон… Убей ее, убей ее, эту гадину…
— Нельзя, — отвечаю я. — Полиция должна выколотить из нее всю правду. Будь уверена, они ей зададут.
И я снова начинаю завывать, как в театре, а Донна хохочет.
Затем мы шепотом обсуждаем план дальнейших действий.
— Мне очень хочется немного попортить ей портрет, — говорю я. — Но так, чтобы она осталась в живых.
Я хватаю тело Луизы и раскладываю его на полу. Затем в одну секунду переламываю ей оба запястья. Детали описывать не буду — это неинтересно. Мне становится немного легче. Она вдруг просыпается, но Донна затыкает ей рот. Я смачно бью ей кулаком по уху, и она снова отправляется в страну чудесных снов.
— Сломай ей ногу, Фрэнк, — просит Донна. — И ногу тоже.
Тогда она и взаправду очухается, и потом, я ведь не мясник. Мне противно к ней даже прикасаться. Теперь она совершенно безвредна.
Я обыскиваю ее. Под мышкой у нее спрятан автоматический пистолет, как у настоящего гангстера. Вот почему она всегда носит платья с глубоким вырезом, чтобы выхватить его в нужный момент.
Донна высказывает все новые и новые соображения по части увечий для Луизы.
— Послушай, лапочка, если бы это была кенгуру, я, может, и смог бы, но этой милейшей даме… — скорее я сам повешусь. Она этого не заслуживает. Бедняга Джон!
Вспомнив о Джоне, Донна заливается слезами, а еще через минуту опять начинает хохотать, потому что мы продолжаем нашу комедию.
Я вооружен, свободен… в пределах этой комнаты. Единственный выход — окно.
— Что находится в саду? — спрашиваю я. — Там можно укрыться?
— Шансов мало, — отвечает она. — Мы наверняка на третьем этаже. Там расположены камеры. А в саду нет ничего, кроме деревянного сарайчика, который вспыхнет как спичка, если они захотят нас оттуда выкурить. Здесь нигде не скроешься.
Я подхожу к окну и поднимаю жалюзи. Все так и есть. Я опускаю их снова.
— Слишком высоко. Нужно выходить через дверь.
— Пошли, — отвечает она.
Она очень бледна. Затем она добавляет.
— Когда мы спустимся вниз, нас перестреляют.
— Кто здесь живет постоянно?
— Садовник — громадный рыжий верзила по имени Маккой, но он не очень опасен. И еще наши девочки. Обычно их трое-четверо — остальные в городе. Здесь должна быть Виола Белл, экономка, — настоящее чудовище. Мы были с ней очень дружны… — добавляет Донна.
Она вздрагивает.
— Когда я только подумаю, что была на их стороне!
— Садовника я знаю, — говорю я. — Глаза б мои на него не смотрели.
— Это единственный мужчина в доме, — говорит Донна.
— А Ричард Уолкотт?
— Он редко здесь бывает. Обычно он в Вашингтоне со своими дружками. Кроме Виолы, здесь должны быть Берил и Джейн. Убийцы. А также Рози Лейнс, кухарка.
— У нее тоже есть оружие?
— Да. У них у всех есть оружие. Они каждый день тренируются в подвале.
Она с трудом выговаривает последнюю фразу.
— На людях?
— Да, — кивает она, — на людях. На мертвых.
— На тех, с кем Луиза расправилась лично?
— Да.
— Ладно, — говорю я. — Ничего не поделаешь. Пошли вниз.
— Замолчи… — шепчет Донна.
Мы слышим звук шагов. Кто-то поднимается по лестнице.
— Это Виола… Я узнаю стук ее каблуков.
Шаги приближаются, ближе, ближе… и вот раздается голос:
— Луиза…
Ответа, понятное дело, не последует.
— Луиза Уолкотт.
Ручка двери поворачивается. Я быстренько отталкиваю Донну за спину и подхожу к двери. Видимо, Виола стоит в нерешительности. Она держится за ручку и не решается войти.
Остается только одно. Я аккуратно берусь за эту нерешительную ручку и дергаю дверь на себя. Виола теряет равновесие и падает на пороге. Раздается выстрел. Но только один. Второй — это уже удар по ее голове. Изо всех сил. Таким ударом можно свалить быка.
Очевидно, Виола не такого крепкого телосложения. Я осматриваю ее. На ней короткие мужские штаны. Один револьвер за поясом, другой под мышкой. И тут мне в голову приходит забавная мысль. Я раздеваю ее догола.
— А ты раздень Луизу, — говорю я Донне. — Так им будет труднее убежать.
Картинка не из приятных. Виола очень плохо сложена. Тощая, с плоской грудью и бедрами мальчика-подростка.
Она шевелится. Я хватаю ее за загривок и бью в подбородок, словно это черствая горбушка хлеба. И, Боже мой, с какой радостью я это делаю. Она забывает обо всем на свете.
Кроме пистолетов, я обнаруживаю на ней короткий кинжал, пристегнутый к голени двумя кожаными ремешками и связку ключей.
— Какой арсенал… — замечаю я.
Мы сваливаем отсюда, сейчас прибегут другие. Я прислушиваюсь, и вдруг меня осеняет.
— А Джек? — спрашиваю я Донну. — Кто он?
Я описываю внешность мнимого Карразерса.
Донна задумывается.
— Я понимаю, о ком ты говоришь, но не знаю, как его зовут.
— Это он заманил меня в ловушку, — объясняю я. Поэтому я хотел бы свести с ним счеты. С ним был еще один мужчина. Маленький брюнет с громадным револьвером. Худой, с кривым ртом.
Она смеется от души.
