— Браво!
Все встали. Брат Гизлери сделал знак доминиканцам, сидевшим сбоку.
— Проводите его к выходу через монастырь. За монастырем ждет карета, готовая отвезти его во Францию. Под одним из сидений приготовлена ряса вашего ордена. Заставьте его надеть рясу и выпроводите.
Падре Михаэлис не сопротивлялся, когда его подтолкнули к выходу: он был уничтожен стыдом. Мутными глазами посмотрел он на кардинала Фарнезе, который, улыбаясь, шел к нему со свернутым пергаментом в руке.
— Вот, возьмите, это свидетельство о назначении вас инквизитором.
Он машинально взял пергамент и шагнул в холод монастыря.
Он уже почти дошел до противоположного входа, в сопровождении троих доминиканцев, как вдруг увидел Джулию, выходившую из маленькой монастырской дверцы. Его захватил вихрь желания, раскаяния и чувства утраты. Теперь он не скрывал от себя своего чувства и знал, что имя всему этому — любовь. Он протянул руки к женщине и крикнул, в слезах:
— Джулия! Мы… я… я тебе все объясню…
И тут же осекся. Джулия заботливо помогала какому-то человеку преодолеть единственную ступеньку у двери. Вид этого человека мог испугать кого угодно. Вместо одного глаза зияла пустая глазница, другой глаз ослеп. Беззубый рот превратился в черную дыру. На покрытом шрамами черепе виднелись клочья сивых волос. На руках недоставало почти всех пальцев. Он отчаянно хромал, с трудом переставляя ноги.
Падре Михаэлис узнал Симеони, и слова, которые он хотел сказать, замерли в горле. Он увидел, как Джулия прижала к себе это чудовище, словно желая его защитить, а потом получил такой взгляд голубых глаз, который вряд ли когда-нибудь забудет.
Потрясенный, он почти выбежал из монастыря. Доминиканцы от него не отставали. В себя он пришел только спустя несколько часов, когда карета уже мчала его по покрытым снегом полям Савойи. Он завернулся в черную рясу, пряча окоченевшие руки в рукава белой туники, вытащил пергамент, который так и сжимал в руке, и прочел:
Priapus Sextus Episcopus, servus servorum Dei, attesta che il portatore della presente bolla, che si spaccia per inquisitore, e un furfante disgustoso e infido.
Ordina a tutti i fedeli di prenderlo a calci in culo, perché un conto e essere perfidi, e un altro conto è essere sordidi come topi. E ai topi, si sa, è precluso il Regno dei Cieli.
Datum in Roma apud lupanarem Mariae Bononiensis.
(Епископ Приап Шестой, слуга из слуг Господних, свидетельствует, что податель сей буллы, который выдает себя за инквизитора, на самом деле мерзкий и коварный мошенник.
Приказываю всем правоверным гнать его пинками под зад, ибо одно дело — быть вероломным, а другое дело — быть мерзким, как мышь. А мышам, как известно, вход в Царствие Небесное заказан.
Выдано в Риме, в лупанарии Марии Благодатной.
ПРЫЖОК В ПРОПАСТЬ
На дне пропасти крутился скарабей, следуя движению солнца. Этот образ особенно мучил Мишеля, когда он впадал в бред, все слабее понимая, что происходит вокруг. Он сразу начинал потеть и заворачивался в одеяло. Иногда он принимался кричать. Тогда прибегала Жюмель, а с ней Шевиньи или кто-нибудь из визитеров, ежедневно приходивших справиться об агонии пророка. Он закрывал глаза и притворялся спящим, пока рядом с ним не оставалась одна Жюмель. Легкое прикосновение се рук было единственным бальзамом, который действительно облегчал страдания последних дней болезни.
Июнь 1566 года выдался жаркий, и утро 1 июля обещало знойный день. Мишель вынырнул из полудремы, в которой пребывал, не различая уже дня и ночи, затуманенными глазами посмотрел на сидевшую рядом Жюмель и улыбнулся ей.
— Вот ирония судьбы: кто умирает, моля добить его шпагой в бою, кто просит признать за ним славу, а я, со всеми моими амбициями, умираю с мольбой о возможности помочиться.
Она сжала его несгибающиеся пальцы.
— Ты не умрешь, любовь моя. Сегодня приедет врач, вызванный из Лиона, доктор Жан Липарен. Он, конечно, искуснее местных медиков.
— Липарен! Вот так загадка! — побормотал Мишель. — Я его никогда не видел, но переписывался с ним, когда он практиковал в Бурже. Однажды мне кто-то сказал, что его вдова вторично вышла замуж, и я был уверен, что его уже года два как нет в живых. А потом получил от него письмо из Лиона, где он писал, что предоставляет себя в мое распоряжение. Вот уж будет любопытно выслушать его объяснения.
— Не думай о враче, думай о своем здоровье. Как сегодня? Боли были?
— Я уже несколько дней вообще ничего не чувствую. Думаю, часть тела парализовало. Естественно, мне не хочется писать.
Мишель вздохнул.
— Анна, очень скоро ты станешь владелицей части дома и всего моего добра. Ты читала завещание?
— Да. Ты оставляешь мне треть дома, который когда-то был моим, и условием наследования ставишь то, что я никогда не выйду замуж. Почему ты боишься, что я соберусь замуж?
В голосе Жюмель он уловил нотку упрека. Вот уж чего не ожидал.
— Я… хочу, чтобы ты навсегда была моей… — прошептал он.
— А дочери получат наследство, только когда выйдут замуж. Для мальчиков же эта оговорка не предусмотрена. Почему?
Мишель не знал, что ответить.
— Так принято, — пробормотал он.
Жюмель покачала головой.
— Мишель, Мишель… Ведь ты умеешь видеть сквозь время, а от дурацких условностей своего времени так и не освободился. Понимаешь, что я хочу сказать?
Мишель пошевелился, насколько ему позволяло одеревеневшее тело.
— Может быть, я не то сделал, прости меня. Я не хотел, чтобы получилось плохо. Как только хоть чуть-чуть вернутся силы, я вызову нотариуса и свидетелей и все перепишу, обещаю тебе.
Жюмель положила палец ему на губы.
— Молчи, не надо ничего менять. Я тебя все равно люблю, хоть иногда тебе и кажется, что нет. Я убеждена, что ты поправишься. Но в любом случае позабочусь о том, чтобы твои пожелания были выполнены.
В этот момент на пороге комнаты появилась Кристина.
— Мадам, там внизу доктор Липарен из Лиона.
— Зови его прямо наверх.
Пока Кристина ходила за Липареном, Жюмель наклонилась над Мишелем и легко поцеловала его в бескровные губы.
— Смотри выздоравливай, мое сокровище. Умираю от желания ругаться с тобой еще долгие годы.
Когда врач вошел в комнату, она выпрямилась.
— Мне остаться? — спросила она тихо.
— Нет, прошу вас. И вы, господин Шевиньи, пожалуйста, выйдите. Если будет нужно, я вас обоих
