парадоксально, дело Гесса подтверждало вывод о расколе в германском руководстве, который мог ускорить открытие переговоров с Германией».
Прежде всего, о самообмане, самовнушении, вере в свою непогрешимость и о прочих аналогичных причиндалах мифа, сотворенного вокруг предвоенных решений Сталина. Для того чтобы понять нелепость подобных измышлений достаточно ответить на вопрос: как Сталин мог уверовать в свою непогрешимость, если после югославского инцидента он сам был вынужден признать ошибочность длительное время проводимой им политики по отношению к гитлеровской Германии и кардинально изменить линию своего поведения с фюрером, провозгласив тезис о не провоцировании нацистов?
И если, скажем, Городецкий несмотря на очевидные факты продолжает настаивать на версии сталинского самообмана, то это должно было бы быть доказано на основании неопровержимых фактов. Но таких фактов, судя по всему, у Городецкого нет, и это наглядно видно из тех «доказательств», которые он приводит для подтверждения своих домыслов:
«Первой информацией, пристально изученной в Москве, оказалось официальное заявление англичан. Пометки толстым карандашом, сделанные офицером НКГБ на экземпляре заявления, показывают: возможность того, что Гесс действовал по приказу Гитлера, решили в расчет не принимать. Было подчеркнуто утверждение Даффа Купера, будто полет в первую очередь свидетельствует о разногласиях внутри национал-социалистического движения».
Остается только поражаться, как пометки какого-то офицера НКГБ, даже если они сделаны ну очень толстым карандашом, могут свидетельствовать о том, что решил по этому поводу сам Сталин? Далее Городецкий обращается к записке НКВД о Гессе от 12 декабря 1940, смакуя его гомосексуальную ориентацию, хотя совершенно непонятно какое это имеет отношение к обсуждаемому вопросу.
Потом дает ссылку на сообщения нашей разведки, делая при этом абсолютно не чем не подтвержденный вывод о том, что двусмысленность информации советской разведки якобы укрепляла убежденность Сталина:
«Информация из Германии при некоторой двусмысленности в основном укрепляла уверенность Сталина, что миссия Гесса в самом деле показывает раскол в германском руководстве».
И завершает Городецкий свою очередную антисталинскую эскападу ссылкой на весьма противоречивые донесения Майского. На этом все его «доказательства» заканчиваются. По всему этому можно сделать вывод, что господин Городецкий похоже сам страдает тем самым недугом самовнушения навязчивой идеей, который он так упорно пытается приписать Сталину.
Тем не менее, даже если предположить, что Сталин действительно поверил в наличие раскола среди нацистского руководства по вопросу о начале войны с СССР (который, кстати говоря, фактически имел таки место), то из этого вовсе не следует, что он при том еще и уверовал в свою исключительную способность использовать этот раскол для оттягивания или даже предотвращения фашистской агрессии. Хотя было бы странно, если бы Сталин не попытался использовать эту ситуацию в свою пользу.
Разумеется, Сталин понимал и то, что для выхода из войны Лондону будет нужен благовидный предлог, достаточно весомый в глазах западного общественного мнения. Ведь именно общественное мнение Запада заставило Чемберлена публично отказаться от политики умиротворения, дать Польше свои гарантии, а впоследствии и объявить войну Германии, чего он так не желал делать. Именно общественное мнение до сих пор и не позволяло английскому правительству принять неоднократные предложения Гитлера о заключении мира.
Скорее всего, таким предлогом могло послужить лишь обвинение Кремля в искусственном разжигании европейской войны и в неспровоцированном развязывании агрессии против Германии, а для этого Москве было достаточно начать всеобщую мобилизацию. В таком случае Форин офис мог бы заявить, что поскольку война перешла в схватку двух агрессоров, то Англия не намерена участвовать в разборках между диктаторскими режимами, и согласна подписать мирный договор с Берлином на условиях готовности Германии восстановить государственную независимость Франции, Бельгии и Голландии.
Именно с учетом возможности такого развития событий Сталин сразу после нападения нацистов на Югославию 6-го апреля резко меняет свою наступательную позицию по отношению к Гитлеру, и провозглашает недопустимость какого-либо дальнейшего провоцирования Германии. Естественно эта его новая точка зрения сделала невозможным проведение в СССР всеобщей мобилизации, поскольку еще со времен ПМВ объявление мобилизации приравнивалось к объявлению войны.
6. Последний дипломатически диалог между Сталиным и Гитлером
Очередная попытка Москвы завязать дипломатический диалог с высшим руководством Германии была предпринята на встрече Шуленбурга с Деканозовым, состоявшейся 12 мая. Согласно инструкции, данной Сталиным и Молотовым, советский посол должен был договорится об обмене письмами между Москвой и Берлином, для того чтобы ликвидировать слухи об ухудшении отношений между СССР и Германией. Однако в ответ на советские предложения Шуленбург достаточно дипломатично отклонил их:
«Он, Шуленбург, не может продолжить этих переговоров в Москве с Молотовым, так как не имеет соответствующего поручения от своего правительства. В настоящее время он сомневается даже, получит ли он такое поручение. Он, конечно, сделает все, чтобы такие полномочия получить, но он не уверен, что их получит».
Тем не менее, благодаря настойчивости советской стороны, в мае обмен письмами между Сталиным и Гитлером все же состоялся. О том, что Сталин показывал эту переписку Жукову, есть упоминание, например, в книге Безыменского «Гитлер и Сталин перед схваткой», который записал со слов маршала:
«Читайте, — сказал Сталин. Я стал читать. Это было письмо Сталина, адресованное Гитлеру, в котором он кратко излагал свое беспокойство по поводу немецкого сосредоточения, о котором я докладывал несколько дней назад. А вот ответ, читайте, — сказал Сталин. Я стал читать. Боюсь, что не могу столько лет спустя точно воспроизвести ответ Гитлера. Но другое помню точно: раскрыв 14-го утром „Правду“, я прочитал сообщение ТАСС и в нем с удивлением обнаружил те же самые слова, которые прочитал в кабинете Сталина. То есть в советском документе была точно воспроизведена аргументация самого Гитлера».
Вот что писал в своем послании фюрер Сталину:
«При формировании войск вторжения вдали от глаз и авиации противника, а также в связи с недавними операциями на Балканах вдоль границы с Советским Союзом скопилось большое количество моих войск, около 80 дивизий, что, возможно, и породило циркулирующие ныне слухи о вероятном военном конфликте между нами. Уверяю Вас честью главы государства это не так.
Со своей стороны, я тоже с пониманием отношусь к тому, что Вы не можете полностью игнорировать эти слухи и также сосредоточили на границе достаточное количество своих войск…
Речь идет об одном месяце. Примерно 15–20 июня я планирую начать массовую переброску войск на Запад с Вашей границы.
При этом убедительнейшим образом прошу Вас не поддаваться ни на какие провокации, которые могут иметь место со стороны моих забывших долг генералов. И само собой разумеется, постараться не дать им никакого повода.
