Третий рейх. Зарождение империи. 1920–1933

убеждений. Одним из доказательств этого являются крайне высокие показатели явки избирателей на выборы — как правило, не менее 80 процентов[305]. К выборам никто не относился равнодушно, что, как считается, является признаком зрелой демократии. Наоборот, во время избирательных кампаний во многих частях Германии каждая свободная полоска наружных стен и рекламных стендов была покрыта плакатами, во всех окнах были вывешены флаги, все здания пестрели цветами той или иной политической партии. Все это выходило далеко за пределы простого чувства долга, которое, по словам некоторых политиков, приводило избирателей на выборы в довоенные годы. Казалось, в обществе не было областей, свободных от политики.

И ничто не свидетельствовало об этом с большей очевидностью, чем пресса. В 1931 г. в Германии появилось не менее 4700 газет, и 70 % из них были ежедневными. Многие были местными, с малым тиражом, но некоторые, вроде Frankfurter Zeitung («Франкфуртской газеты»), представляли собой полноформатные издания с международной репутацией. Такие органы образовывали только небольшую часть политически ориентированной прессы, которая составляла примерно четвертую часть всех газет. Примерно три четверти политически ориентированных газет симпатизировали центристской партии, либо ее южному аналогу, Баварской народной партии, либо социал-демократам[306]. Политические партии придавали большое значение изданию собственных ежедневных газет. Vorwarts («Вперед») для социал-демократов и Rote Fahne («Красный флаг») для коммунистов были ключевыми инструментами пропаганды. Наряду с ними выходило множество ежедневных журналов, местных газет, глянцевых иллюстрированных таблоидов и специализированных изданий. Такие организаторы газетной пропаганды, как шеф коммунистической прессы Вилли Мюнценберг, заработали практически мифическую репутацию создателей и манипуляторов СМИ[307]. На противоположном краю политической сцены находился еще один человек-легенда, Альфред Гугенберг, который в 1916 г., будучи председателем правления оружейного производства Круппа, приобрел газетную компанию Шерля. Два года спустя он также купил крупное новостное агентство и через него в годы Веймарской республики передавал репортажи и передовицы во многие СМИ. В конце 1920-х гг. Гугенберг ко всему прочему стал владельцем гигантской кинокомпании UFA. Он использовал свою медиаимперию для распространения опасных идей германского национализма и мыслей о том, что настало время для восстановления монархии. В конце 1920 -х гг. его репутация достигла таких высот, что его называли «некоронованным королем» Германии и «одним из самых могущественных людей на земле»[308].

Однако, что бы ни думали люди, такие возможности СМИ не удавалось трансформировать непосредственно в политическую власть. Доминирование Гугенберга в СМИ совершенно не помогало противостоять постоянному упадку влияния националистов после 1924 г. Политические газеты в целом имели небольшие тиражи. В 1929 г., например, «Красный флаг» продавался в количестве 28 000 экземпляров в день, «Вперед» — 74 000 экземпляров в день, а гугенберговская Der Tag («День») лишь немногим более 70 000 экземпляров в день. Это совсем не впечатляющие цифры, как их ни оценивать. Более того, продажи «Красного флага» упали до 15 000, как раз когда коммунисты стали набирать больше голосов в начале 1930-х. В целом тиражи откровенно политической прессы упали примерно на треть в период с 1925 по 1932 год. Тиражи либеральных ежедневных газет также снизились[309]. Тираж «Франкфуртской газеты», возможно самой престижной из всех либеральных ежедневных газет, снизился со 100 000 в 1915 г. до 71 000 в 1928 г. Как прекрасно знали редакторы газет, многие читатели провеймарской либеральной прессы голосовали за оппозиционные партии. Здесь политическая власть редакторов и владельцев также казалась ограниченной[310].

В 1920-е гг. политическую прессу подрывало в первую очередь распространение так называемых «бульварных газет», дешевых, сенсационных таблоидов, которые продавались на улицах, особенно днем и по вечерам, и не зависели от постоянных подписчиков. Богато иллюстрированные, с широким охватом спортивных событий, рассказами о кино, местных новостях, преступлениях, скандалах и сенсациях, эти газеты делали упор на развлечения, а не на предоставление информации. Однако они тоже могли занимать ту или иную политическую позицию, как хугенберговский Nachtausgabe («Ночной выпуск»), тираж которого вырос с 38 000 в 1925 г. до 202 000 в 1930 г., или мюнценберговский Welt am Abend («Вечерний мир»), продажи которого подскочили с 12 000 в 1925 г. до 220 000 в 1930 г. В общем и целом провеймарской прессе было сложно выдерживать такую конкуренцию, хотя либерально ориентированная издательская империя Ульштайна и выпускала успешную газету Tempo («Время») тиражом 145 000 в 1930 г. и BZ am Mittag (дневной выпуск «Берлинер Цайтунг») тиражом 175 000 в том же году. Социал-демократы не могли конкурировать на этом рынке[311]. Именно на этом уровне газетная политика имела реальное влияние. Скандальные листовки подрывали основы республики своими сенсационными разоблачениями реальных или вымышленных финансовых преступлений, совершенных прореспубликанскими политиками. Широкое освещение в популярной прессе полицейских расследований и судебных процессов по делам об убийствах создавало впечатление, что общество задыхается от разгула жестокой преступности. В провинциях якобы неполитические местные газеты, часто получающие информацию от правых пресс-агентств, оказывали похожее, хотя и не такое сильное влияние. Издательская империя Гугенберга, может, и не спасла националистов от упадка, но ее постоянное внимание к беззакониям республики было еще одной причиной, по которой Веймар утратил легитимность и по которой люди пришли к выводу, что им нужна другая власть. Поэтому в конечном счете пресса все-таки оказала определенное влияние на избирателей, в первую очередь настроив их в целом против веймарской демократии[312].

Появление скандальной популярной прессы было только одним среди многих новых и для некоторых людей тревожных явлений в сфере массовых коммуникаций и на культурной сцене в 1920-х и начале 1930-х гг. Экспериментальная литература, «конкретная поэзия» дадаистов, модернистские романы Альфреда Дёблина, социально-критические пьесы Бертольда Брехта, жалящий полемический стиль репортажей Курта Тухольского и Карла Осецкого — все это разделяло читателей на меньшинство, принимавшее вызов нового, и большинство, считавшее подобное творчество «культурным большевизмом». Рядом с энергичной радикальной литературной культурой Берлина существовала другая литература, обращенная к консервативной националистической части среднего класса, исполненная ностальгии по потерянному бисмарковскому прошлому и предвещавшая возвращение этого прошлого и долгожданный крах Веймарской республики. Особенно популярной в то время была книга Освальда Шпенглера «Закат Европы», в которой говорилось, что история человечества делится на естественные циклы: весна, осень, лето, зима — и что Германия начала XX века находится в стадии зимы, характеризующейся «тенденциями нерелигиозного и рационального урбанистического космополитизма», при котором искусство страдает «от засилья иностранных форм».

В политике, по мнению Шпенглера, зима означала господство чуждых, космополитических масс и крах устоявшихся форм государства. Шпенглер обрел многих сторонников благодаря своему утверждению, что сложившаяся ситуация предвещала начало неизбежного перехода к новой «сельско-хозяйственно- интуитивной» весне, «органичной структуре политического существования», открывавшей дорогу для «могучих творений пробуждающейся, обремененной снами души»[313]. Другие писатели давали надвигавшемуся периоду возрождения новое имя, которое вскоре будет с энтузиазмом принято радикальными правыми:

Третий рейх. Это понятие получило популярность благодаря неоконсервативному писателю Артуру Мёллеру ван ден Бруку, опубликовавшему в 1923 г. книгу с таким названием. Он утверждал, что идеал рейха возник при Карле Великом и был возрожден Бисмарком: рейх представлял собой противоположность партийному правительству, существовавшему в Веймарской республике. На данный момент, писал он, Третий рейх является мечтой: чтобы сделать ее реальностью, необходима националистическая революция. Тогда политические партии, разделяющие Германию, будут уничтожены. Когда наконец наступит Третий рейх, все политические и социальные группы объединятся в едином порыве национального возрождения. Он восстановит непрерывность немецкой истории, возродит ее средневековую славу. Он станет «последним рейхом» из всех[314]. Другие писатели вроде юриста Эдгара Юнга использовали эту концепцию и стали провозглашать «консервативную революцию», которая