Муссолини также считал, что «экономического человека» не существует в действительности и противопоставлял ему «цельного человека» (1933). Он говорил: «политика всегда господствовала и будет господствовать над экономикой», тем самым утверждая, что человеческая судьба «как минимум на три четверти зависит от его безволия или его воли» (1932). Можно сослаться здесь также на Шпенглера, который анализируя конечные стадии развития общества, под «Zivilisation» имел в виду именно ту стадию, над которой господствуют экономические интересы и устанавливается определенная связь между демократией, капитализмом и финансами. Эта связь, помимо прочего, свидетельствует об иллюзорности ранее завоёванных «свобод», так как очевидно, что «политические свободы» ничего не значат без экономической свободы или независимости как на индивидуальном, так и на коллективном уровне. Причина утраты свободы на уровне коллективном состоит в том, что при демократическом режиме наиболее обеспеченные группы всегда берут под свой контроль печать и другие средства создания «общественного мнения» и пропаганды. Что до индивидуального и практического плана, достаточно вспомнить о том, что за доступ к различным «завоеваниям» технической цивилизации и современной экономики, на индивида налагаются различные новые обязательства, превращающие его в бесконечно вращающуюся шестерёнку коллективного механизма, движимого экономикой, по сравнению с чем «политические свободы» выглядят просто смехотворно.
Однако, согласно Шпенглеру, на смену этой стадии приходит иная, названная им фазой «абсолютной политики», которая связана с появлением новых вождей проблематичного типа, о чём мы говорили ранее. Несмотря на сделанные нами по этому поводу оговорки (которые остаются в силе), заслуживает внимания идея о возможном изменении ситуации со стороны сильного государства, основанного на принципе высшего авторитета. Лишь подобное государство способно обуздать экономику «как судьбу», «сорвавшегося с цепи великана». Это выражение, использованное впервые Вернером Зомбартом относится, в первую очередь, к стадии высокоразвитого капитализма с присущими ему взаимосвязями. Следует принять во внимание и следующее соображение: уродливое развитие капитализма в направлении безудержной производительности может быть ограничено только при условии восстановления приоритета политики над экономикой. Для этого необходимо возвратиться к идее истинного государства, надлежащим образом утвердив его верховную власть и авторитет. Конечной целью должно стать возвращение экономики и всего связанного с ней в подчинённое положение средства, и ограничение области её действия более широкой иерархией ценностей и интересов.
В добавление к вышесказанному стоит уточнить, что мы вкладываем в понятие конечной цели. С нашей точки зрения, на определённом этапе важным является достижение равновесия, стабильности, остановки бесконечного движения. Перед фашизмом подобной задачи не стояло, поскольку предварительно он должен был решить сложнейшую задачу по налаживанию экономического, индустриального и социального порядка, не говоря уже о свойственных ему экспансионистских замыслах, связанных скорее с определенным стремлением к «величию», чем к автаркической splendid isolement. В подобных условиях, естественно, возобладала активистская и динамичная ориентация, потребность в резком рывке вперёд, игре на опережение, что, в том числе, породило более чем сомнительный лозунг: «кто остановился, тот проиграл». Всё это стало естественным следствием его неограниченной вовлечённости в общий процесс мирового развития.
Таким образом, фашизмом не была поставлена последняя принципиальная проблема — выбор идеала общества. В связи с этим возникает вопрос, насколько сильна была его готовность пойти наперекор общему течению, увлекающему современный мир по пути так называемого прогресса, который уместнее было бы назвать «бегством вперёд» по выражению Бернаноса (Bernanos)? Не следовало бы в определенный момент выбрать так называемый «иммобилизм»[28], как называют это те, кто путает устойчивость и умение вовремя остановиться с неподвижностью и инерцией? Эти люди не осознают, что именно остановка, торможение на «горизонтальном» направлении, на плоскости становления, эволюции материальных, технических и экономических процессов, которые, в конце концов, выходят из-под контроля человека, является неизменным условием продвижения по «вертикали», направленного на реализацию высших возможностей и подлинной независимости личности? Иначе говоря, используя известное выражение — на реализацию «бытия» по ту сторону «прибытка»[29].
Однако, подобные рассуждения уводят нас далеко от предмета данного исследования, то есть фашистской доктрины, а также тех возможностей, которые были заложены и отчасти реализованы фашизмом в плане взаимоотношений власти и экономики; возможностей, которые могли быть реализованы лишь при условии адекватного выбора призвания и, самое главное, за счёт утверждения особой общей атмосферы и иного мировоззрения, противоположных тем, которые фактически безоговорочно восторжествовали в наши дни.
Даже среди тех, кто сегодня в Италии критикует демократический режим и не отрицает ценности отдельных аспектов фашистского строя, большинство оценивает «расизм» как одну из его тёмных сторон, достойных умолчания, и, в любом случае, как некое «инородное тело», проникшее в систему. Считается, что фашизм в последний период развития итало-германских отношений, времён Оси Рим-Берлин попал под влияние гитлеризма, став его слепым подражателем в этом вопросе.
Одной из причин подобного отношения стало недоразумение, возникшее в результате того, что «расизм», как правило, отождествляют с антисемитизмом и жёстким преследованием евреев. Дошло даже до того, что один из журналов, открыто провозгласивших себя «неофашистским», опубликовал различные данные, взятые в том числе из работ еврейских авторов, в попытке стереть воображаемое пятно и доказать, что Муссолини на самом деле не был «расистом», поскольку фашисты в период войны, даже в критический момент немецкого контроля над Италией не только не преследовали евреев, но даже часто брали их под защиту. Однако, авторы явно не понимают, что это делалось чисто из чувства гуманности и неприязни к некоторым мерам, используемым немцами, а не из принципиальных соображений.
Поэтому имеет смысл вкратце остановиться на данном вопросе. Имелось три основные причины, побудивших Муссолини в 1938 г. затронуть проблему расы. 5 августа 1938 г. в официальной ноте было заявлено, что «отныне созрела атмосфера для итальянского расизма», после чего в октябре Большой Совет наметил основные направления, а месяцем позже были приняты первые законодательные меры «по защите итальянской расы». Из трёх этих причин, еврейская проблема была наиболее обусловлена чисто временными соображениями. В ранних работах Муссолини почти не обращался к еврейскому вопросу. Можно вспомнить одну его старую статью, отчасти затрагивающую эту проблему, где, в частности, говорится, что покорённый еврей, лишённый привычных средств для открытой борьбы, в современном мире прибегает к косвенным методам, то есть действует посредством денег, банковских спекуляций и ума (в профаническом смысле) для утверждения своей власти в той или иной сфере. Кроме того, в статье 1919 г. Муссолини задавался вопросом, не был ли большевизм, поначалу опиравшийся на евреев-банкиров из Лондона и Нью-Йорка и возглавляемый в тот период многочисленными евреями, «местью Израиля арийской расе».
С другой стороны, не стоит даже говорить, что антисемитизм возник отнюдь не во времена нацизма. Евреи на протяжении всей истории, со времён древнего Рима вызывали неприязнь и подвергались гонениям, что в христианскую эру нередко происходило с согласия светских и церковных властей. Тем не менее, надо признать, что в Италии еврейский вопрос почти никогда не имел существенного значения и выступление Муссолини против еврейства в 1938 г. имело скорее политический, чем идеологический характер. Всё большее число итальянских дипломатов и информаторов сообщали о нарастании воинственной, антифашистской враждебности евреев за рубежом, прежде всего в Америке, что до той или иной степени было вызвано сотрудничеством Италии с Германией. Поэтому, в конце концов Муссолини был вынужден отреагировать, и итальянские евреи, которые за некоторым исключением не проявляли особых антифашистских настроений, пострадали от поведения своих зарубежных единоверцев, вследствие предпринятых по отношению к ним мер, которые впрочем не идут ни в какое сравнение с методами, используемыми немцами, и, к тому же, по большей части остались лишь на бумаге. Поскольку в нашем исследовании мы занимаемся исключительно доктриной, нет смысла рассматривать здесь данный аспект фашистского «расизма»; изучение же еврейской проблемы во всей её совокупности выходит за рамки нашего сюжета.
