историческом центре города, по соседству с кафедральным собором Примада-де-Америка.
Дворец окружен таким большим парком, что среди вековых деревьев с трудом можно различить его очертания. То тут, то там виднеются пруды со сводами каменных мостов. Парк окружен четырехметровой решеткой из кованого железа, перемежающейся искусно выложенными из кирпича колоннами с фризами, украшенными барельефами на библейские мотивы.
Дворец Мьерколес начали строить в начале XVI века, но закончили лишь спустя четыреста лет. Если верить путеводителю, который я купил в аэропорту, дворец Мьерколес и парк послужили образцом, по которому создавался проект Версаля.
Сегодня во дворце Мьерколес хозяйничает Эстебан Родригес. Избегающий публичного внимания филантроп, который иногда упоминается в связи с событиями из жизни королевских особ Европы в качестве друга того или иного короля или князя, но который в основном прячется от огней рампы. Его семья финансирует больницы, храмы и школы в странах третьего мира через практически никому не известный фонд «Мьерколес», имеющий штаб-квартиру в Вашингтоне. Эстебан Родригес женат на Софии Гольдсмит, которая до встречи с Родригесом в 1958 году была восходящей кинозвездой в США. У них родились дети: Хавьер в 1964-м и Грасиэла в 1968 году.
На своих костылях я с трудом пробираюсь вдоль грандиозной ограды, чтобы попасть к главным воротам; они закрыты, за ними прохаживаются вооруженные охранники в нелепой форме. Я ищу звонок или переговорное устройство. Но похоже, что обитатели дворца Мьерколес не особенно любят пускать к себе торговцев, туристов или миссионеров. Я делаю попытку докричаться до охранника, но он привык игнорировать любопытных.
В конце концов я сдаюсь и отправляюсь назад в гостиницу.
Вечером я пишу от руки письмо на толстой гостиничной бумаге с водяными знаками и адресую его Эстебану Родригесу. Я рассказываю о себе, о моем поручении и всемилостивейше прошу разрешения встретиться с ним. Вероятно, лучше было бы попросить об аудиенции.
Я отдаю конверт портье и прошу направить его с посыльным во дворец Мьерколес. Вышколенный портье поднимает на пару миллиметров бровь и говорит:
— Конечно, сэр, незамедлительно.
Рано утром на следующий день меня будит стук в дверь.
Я надеваю на нос очки. Восемь часов. Натягиваю брюки и открываю дверь.
В коридоре трое. Я узнаю портье. За ним два брюнета лет тридцати с небольшим, в безупречных ручного пошива костюмах.
— Мистер Белтэ, — взволнованно говорит портье, — эти господа из дворца Мьерколес.
Господа делают легкий поклон. Один протягивает мне листок. Вверху герб рода Родригесов, отпечатанный золотом. Текст написан от руки:
Дорогой господин Белтэ,
надеюсь, что не буду слишком невежлив, если обращусь к Вам с приглашением позавтракать вместе со мной во дворце. Я посылаю двух верных мне людей, которые доставят Вас во дворец, избавив тем самым от сложностей, связанных с самостоятельным передвижением по городу в утренний час.
Преданный Вам,
У гостиницы меня ждет черный блестящий лимузин. Окна тонированные. Светлый кожаный салон.
Лимузин тут же пускается в путь, едва я опускаюсь на сиденье, и нарушает одно за другим все правила дорожного движения, какие только существуют в Доминиканской Республике. В результате мы уже через четверть часа подъезжаем к дворцу Мьерколес. Ворота открываются. Мы мчимся мимо охранников. За нами закрываются кованые ворота, которые изолируют нас от всего остального мира.
Мы едем по широкой грунтовой дороге через парк. В одном из прудов под кронами деревьев плавают четыре лебедя. Где-то вдали в парке я замечаю всадников на чистокровных лошадях.
Затем мы покидаем тенистую часть парка, и я наконец получаю возможность оценить дворец Мьерколес.
Есть люди, которые утверждают, что если ты увидел один дворец, то ты увидел их все. Но я немею, глядя на дворец Мьерколес. Размер и украшения заставляют меня в очередной раз удивиться, кто были эти Родригесы, которые построили дворец пятьсот лет тому назад.
Пятеро лакеев в ливреях ждут, когда лимузин подкатит к лестнице шириной пятьдесят метров, ведущей на большую гранитную террасу перед главным входом. Меня приветствуют поклонами и провожают во дворец.
Холл высотой в три этажа, лестница такой ширины, что я лихорадочно думаю, где нашли такое количество мрамора. Меня ведут на второй этаж дворца мимо больших картин, рядов колонн по бесконечным коридорам и анфиладам. Наконец мы останавливаемся перед четырехметровой двустворчатой дверью, и лакеи с поклоном приглашают меня войти в зал.
Дверь за мной закрывается.
В середине зала накрытый для завтрака стол. Стол кажется очень маленьким в этом огромном зале.
На потолке роспись на религиозные сюжеты, обрамленная позолоченным орнаментом. На стенах зеркала тоже в позолоченных рамах. В конце зала за двумя французскими окнами выход на террасу.
Я медленно вхожу в зал. Открывается дверь. Я не слышу этого, но по щеке подул ветерок.
Он остановился на красной дорожке и смотрит на меня. Улыбается. Я изумлен. Мы стоим и рассматриваем друг друга.
Я встречал его раньше.
У Луиджи в мужском клубе в Риме.
Эстебан Родригес — это тот изысканный длинноволосый джентльмен, который долго держал мою руку.
— Вы? — спрашиваю я.
Его улыбка похожа на рану на лице.
— Я встречал вас в Риме, — говорю я больше для того, чтобы нарушить паузу, пока он идет ко мне.
Как и в прошлый раз, мы пожимаем руки. Как и в прошлый раз, он смотрит мне в глаза.
Эстебан Родригес зачесал волосы за уши, у него узкое, острое лицо. Он напоминает одного из кинематографических героев 1940-х годов, имя которого я не могу припомнить. Одет он так, словно ждет не дождется приглашения на ужин к Великому Гэтсби.[89]
— Я давно наблюдаю за вами, — звучит его приятный баритон. По-английски он говорит с легким намеком на испанский акцент. — Вы — упорная бойцовая собака. Терьер. Питбуль. Вцепляетесь зубами и не отпускаете.
Он щелкает пальцами. Мгновенно материализуется служанка с двумя бокалами коньяка на подносе.
— День начинается хорошо, — говорит он.
Мы поднимаем бокалы. Коньяк, пощекотав горло, уютно обустраивается в желудке.
Он продолжает крутить бокал и вдыхать букет коньяка. Узкие ноздри вибрируют.
— А кто вы? — спрашиваю я. — Кем, собственно, являетесь вы?
— Кто я?.. — говорит он с игривой, наполовину вопросительной интонацией. — Большинство людей знает своих предков на четыре-пять поколений назад. Сколько человек знают о своих прапрадедах? Любители генеалогии могут проследить своих предков на несколько сот лет назад. Может быть, до XVI века. Самая старая церковная книга Норвегии относится к 1623 году. А у меня в библиотеке есть генеалогия, в которой я поименно могу назвать всех членов моего рода до 930 года.
