Не знаю, какой секрет он скрывает. И зачем он притворился умершим. Или каким образом он ухитрился прожить, спрятавшись, все эти годы. Не будучи разоблаченным. В центре Лондона.
Мне страшно рассказывать ей правду.
Она ему надоела? Он сожительствовал с другой женщиной? Или встретил какого-то очаровательного мальчишку, перед которым не устоял? Может быть, обнаружил в Оксфорде в 1973 году вместе с папой и Ллилевортом нечто такое, что заставило его покинуть прежнюю жизнь?
Миссис де Витт приглашает меня в гостиную в стиле Людовика XVI. Мы садимся. Положив ногу на ногу. Тут, словно джинн из бутылки, возникает домоправительница с хрустальным графином.
— Чуть-чуть бананового ликера? — предлагает миссис де Витт.
Я вежливо киваю в знак согласия. Миссис де Витт отлично выдрессировала домоправительницу, и та никогда не смотрит прямо в лицо. Она разливает ликер по рюмкам, не поднимая глаз. Ликер наполняет рот сладостью.
— Чертовски хорошо! — причмокивает миссис де Витт. Вряд ли это ее первая рюмка за утро. — Так что же вы хотели у меня узнать? — спрашивает она и доверительно наклоняется ко мне.
— Я уже говорил, что я — археолог…
— А зачем вам Чарльз?
— Я сделал находку, которая требует некоторых изысканий. И в этой связи появилось имя вашего… покойного мужа.
Банановый ликер напоминает по вкусу сироп. Я сижу и чмокаю.
— Каким образом? — спрашивает она.
Мне в голову приходит, что я не представляю, как ей что бы то ни было объяснить. И меньше всего хочется сообщать о том, что ее муж благоденствует и по сей день. Я пытаюсь направить разговор в другую сторону:
— Вы говорили, что семья де Виттов бежала из Франции во время революции?
— Чарльз очень гордился своими предками. Замороженные французские лягушки! Они с криком о помощи ускользнули от гильотины. Семья выскочек, скажете вы! Но они же общались с королем и аристократами, в особенности женщины. Шлюхи высшего класса! И они драпанули через Канал. Прадед Чарльза основал адвокатскую контору «Барроу, Пратт & де Витт Лимитед». Дед и отец по очереди наследовали контору. Ожидалось, что Чарльз примет дела вслед за отцом. Чарльз был… хорошо воспитанным, как вы понимаете. Он начал учиться на юриста. Но набросился на археологию. Обратил его в другую веру профессор Майкл Мак-Маллин. Для семьи Чарльза это было скандалом. Окаянной революцией! Отец с ним не разговаривал много лет.
И только тогда, когда Чарльз стал профессором, отец пришел к нему. И поздравил. Но так никогда и не простил.
— И ваш муж умер в…
— Тысяча девятьсот семьдесят восьмом году, — говорит она.
Ответ заставил меня похолодеть. Перед глазами возник выступ скалы. Трос. Узел.
Она не замечает моего волнения.
— Но скажите мне, пожалуйста, молодой человек, что вас интересует? — спрашивает она.
— Что вы знаете об обстоятельствах смерти вашего мужа? — запинаясь, говорю я.
— Они искали что-то вроде клада. Психи! Он все скрывал. Обычно он рассказывал о своей работе гораздо больше, чем мне хотелось бы слышать. О-о, как он мог надоедать мне своей болтовней! Вся эта академическая словесная моча! Но на этот раз я узнала от него только то, что они искали ларец. Чертов доисторический ларец!
— Нашли? — спрашиваю я.
— Да кому это интересно? После смерти Чарльза я уехала к сестре в Йоркшир. И прожила у нее около года. Чтобы прийти в себя после шока. Вы когда-нибудь теряли дорогого человека?
— Отца.
— Тогда вы понимаете, о чем я говорю. Тяжелое время. Нужен покой. Время и тишина для воспоминаний. Надо думать. Правильно относиться к горю. Может быть, попытаться вступить в контакт с умершим через медиума. Сами знаете. Скажите мне: Чарльз оставил какие-то бумаги, которые привели вас ко мне?
— Только визитную карточку. Отчего он умер?
— От инфекции. На левой руке была рана. Строго говоря, царапина.
— От которой он скончался?
— Рана воспалилась. В любом другом месте его бы спасли.
— А он где находился?
— Далеко от людей! До того как его доставили в больницу, у него началась гангрена.
— Где?
— На руке, я же говорю! Руку ампутировали! Всю руку! Но эти безмозглые павианы — прошу прощения! — не привыкли иметь дело со сложными случаями. Он умер через два дня после ампутации.
— Но где?
— В джунглях проклятых!
Я сижу молча несколько секунд, потом переспрашиваю:
— В джунглях?
— Я так и сказала, разве нет?
— Вы имеете в виду — в Африке?
Она закатывает глаза:
— Я гарантирую, что не имею в виду Оксфордскую площадь!
— А это произошло, случайно, не в Судане?
— Зачем вы спрашиваете, если вы и так все знаете?
— Как прошли раскопки?
Она откидывает голову назад:
— Без понятия! Честно говоря, я никогда об этом не задумывалась. А если точнее, плевать я на это хотела! Перед смертью он написал мне письмо. Прощальное письмо, как потом выяснилось.
Она щелкает пальцами. Домоправительница, стоявшая до этого в углу подобно неподвижной толстенной статуе Будды, пробуждается к жизни, открывает шкатулку и подносит хозяйке коробочку. Внутри коробочки лежат пять листков, исписанных от руки и связанных черной шелковой лентой. Миссис де Витт развязывает узелок и протягивает хрупкие листки мне.
Я медлю.
— Читайте! — командует она.
Моя дорогая Джоси!
Какое невезение! По дороге от лагеря, где стоят наши палатки, к месту раскопок я был неосторожен (пожалуйста, не надо комментариев!), споткнулся о корень и упал с крутого склона из камней и глины. Не пугайся, дорогая. Падение было неопасным. Но я зашиб немного коленку, а острый камень поцарапал руку. Выступила кровь, но наш бой перевязал рану и помог мне добраться до лагеря. Тут оказалось, что мы не можем найти нашу аптечку. До чего характерно! Мак-Маллин приказал мне побыть сегодня в палатке, чтобы царапина заросла. Рана не очень глубокая, и я думаю, что необходимость зашивать ее не появится.
Но в этом происшествии есть кое-что хорошее: я сижу в палатке и скучаю, так что у меня — наконец-то! — появилась возможность написать тебе несколько строк. Да-дa-да, я прекрасно знаю, что следовало написать давно, но Мак-Маллин — не тот человек, который считает свободное время и отдых благом для человечества…
Здесь гораздо жарче, чем я предполагал. Если честно, то жара невыносима. Но хуже всего
