влажность, которая приклеивается к человеку, как расплавленная краска. А еще есть насекомые, да-да! (Но так как ты очень сердечно относишься к насекомым, я не буду говорить, какие они большие — огромные!!!! — здоровенные!!!!!!!!! — или же где мы их находим: в постели! В обуви! В одежде!)
Мы уже очень далеко (или глубоко, хи-хи-хи) продвинулись с нашими раскопками. Не буду утомлять тебя профессиональными разговорами, я знаю, что тебе это кажется совершенно неинтересным, но дело обстоит так: мы ищем следы, оставшиеся от персидского похода. Не знаю, сколько раз я говорил Мак- Маллину, что ларец никогда не был у персов. Что иоанниты, скорее всего, спрятали его у октагона в своем монастыре в Норвегии. Но никто меня не захотел выслушать. Один только Биргер. Мир праху его…
Упс, принесли обед! Позже продолжу, мой пупсик!
Сейчас половина второго (ночи!!!), не могу уснуть, снаружи темнота, чужие звуки и резкие запахи.
Африканская ночь имеет в себе что-то такое, чего я никогда не встречал на родине. Кажется, что она шепчет тебе, будто что-то рождается. Я говорю не о животных и насекомых, а о чем-то, что несравненно больше по размеру. Прости меня за сантименты.
По-моему, у меня жар.
Меня знобит, хотя сейчас здесь в палатке как минимум 35 градусов. А влаги — как в проклятой теплице.
Рана на руке ужасно болит. Черт, черт, черт… Попробую заснуть. Мне тебя не хватает, дружок! Чмок, чмок!
Произошло то, чего я боялся. У меня поднялась температура. Как ты думаешь, в эту чертову царапину попала инфекция?
Не переживай, Джоси! Мак-Маллин решил отправить меня в деревню, где есть больница. На это потребуется один день передвижения пешком и еще один день на джипе. Надо честно признать: я чертовски боюсь!
Целый день я лежал на носилках, как ломоть датской ветчины. Восемь человек попеременно несли меня. Все аборигены. Они болтали и смеялись друг над другом. А я ничего не понимаю в их разговорах. К счастью, Мак-Маллин послал также двух англичан, Джакоба и Кеннеди. Они составляют мне компанию. Но на этой жаре нет никаких сил для разговоров! Жара и влажность — невыносимые. Джунгли — густые, полные испарений. Многие мили отделяют меня от ближайшего моря, но у меня морская болезнь.
Я должен тебе кое-что рассказать, Джоси. Моя рана стала испускать запах. Сначала я думал, что это от пота. Но потом остальные тоже начали замечать это, а когда сняли повязку, пошла такая вонь, как будто от ядовитого облака. Не знаю, этот запах идет от бактериальной инфекции или в ране развилась гангрена. Я боюсь самого худшего. Если говорить правду, то я чувствую себя ужасно плохо. Днем меня стало тошнить. Но мы, к счастью, добрались до автомобилей. Ранее мы предполагали разбить на ночь лагерь. Но мои спутники решили, что надо немедленно отправляться в путь. Хотя ехать по этим дорогам среди черной ночи — все равно что ехать по преисподней. Я могу только уважать их самопожертвование.
Заканчиваю, сейчас поедем!
Какая ночь! Расскажу тебе, когда вернусь домой.
Когда наконец прибыли утром в больницу, там поднялся переполох. Мне кажется, что у них никогда еще не было белого пациента. Это хорошо — они будут ухаживать за мной, как за богом, который вдруг спустился к ним с небес.
Сейчас ожидаем врача. Он в деревне в нескольких милях отсюда. О боже, я взвинчен, Джоси! Вонь — ужасная. Видимо, это гангрена. Но мы, к счастью, приехали рано.
Чувствую себя совсем плохо.
О, Джоси, Джоси, Джоси!!! Должен сообщить тебе ужасную вещь! Будь храброй девочкой, обещаешь?
Мне отрезали руку, Джоси!
Слышишь? Они ампутировали мою руку! О боже! Когда я смотрю влево, я вижу обрубок с кровавым бинтом! Действительно это была гангрена, как я и боялся! О, Джоси!!
К счастью, боли не такие сильные, как можно было ожидать, но меня все время тошнит! Меня напичкали морфием!
Мне очень неприятно, что я вынужден сообщить тебе это вот таким образом!
Домой к тебе вернется инвалид! Мне надо было послушаться тебя и остаться дома!
Больше не в состоянии писать!
Тоскую по тебе! Не могу уснуть.
Очень больно.
Холодная как лед.
Дорогая самая дорогая Джоси сегодня — (неразборчиво)
и я — (неразборчиво) — перед священником
Но — (неразборчиво) — Моя Дж(оселина)
— я люблю тебя! — прости — (неразборчиво)
Сейчас (неразборчиво) —
Джоси любимая от жара я стал (неразборчиво)
так устал!!!!!
Напишу тебе поз…
Это прекрасный образец поэтического творчества. Чарльз де Витт, вероятно, злобно ухмылялся, когда изображал себя самого на смертном одре. Первая страница написана четкими буквами с правым наклоном, которые глубоко вдавлены в бумагу. Постепенно он меняет почерк, который становится все менее уверенным и плохо читаемым. Под конец буквы едва заметны.
Я откладываю листочки в сторону.
— Он умер в ночь на воскресенье, — произносит миссис де Витт.
Я не знаю, что на это ответить.
— Настоящее прощальное письмо, да? — вздыхает она.
— Наверное, очень тяжело читать такое письмо!
— В каком-то смысле. И в то же время я чувствовала, что я при этом присутствую. Я знаю, как это происходило. Что он думал и чувствовал. Если вам понятно, что я хочу сказать. Мак-Маллин сам привез письмо из Африки и передал его мне.
Она делает глоток ликера. Я встаю и подхожу к фотографии у камина. Миссис де Витт семенит за мной.
— Вам знакома эта женщина? — Я указываю на Грету.
