фальшивыми.
Как обычно, я не мог заснуть.
Я лежал и думал о папе. Я часто думаю о нем, когда не могу заснуть. О том, кем он мог бы стать, если бы ревность не отняла у него разум и не сделала меня сиротой. Что за мысли промелькнули в его голове, когда он падал со скалы?
О чем вообще думают, когда умирают? Интересно, стал бы я другим человеком, если бы папа остался жив? Может быть. Вероятнее всего. Но теперь это уже не важно. Даже для меня.
XVII
САТАНА
— Сатана жив!
В карих глазах профессора Альдо Ломбарди вспыхнули огоньки; признаки безумия можно увидеть во взглядах одержимых, больных людей и увлеченных профессоров академий.
Я беспокойно задвигался на стуле. Моник закашлялась.
— Если верить в Бога, — продолжил он, — то Сатана — неминуемое следствие этой веры. Гармония жизни зависит от баланса и равновеликих противовесов. Исходными камнями Вселенной были материя и антиматерия. Свет и тьма. Тепло и холод. С этой точки зрения Бог и Сатана представляют собой два неизбежных полюса. Добро против зла. Но теологический парадокс состоит в том, что именно Бог — а кто же еще? — создал Сатану. — Ломбарди разразился едва слышным смехом. — Друзья мои, я вижу, что испугал вас. Расслабьтесь, успокойтесь, я всего лишь увлеченный человек!
Его кабинет был светлым и каким-то живым, если так можно выразиться, как будто он годами впитывал в себя глубокие мысли своих многочисленных хозяев и отказывался их выпускать. На шкафу архива попыхивала колба-кофеварка. На письменном столе лежали пачки рукописей. Неровными штабелями прислонились к стенам диссертации и учебники. В любой точке мира кабинеты ученых похожи друг на друга. Кофеварка издала долгий свист, будто готовясь передать свою жизнь в руки Господа. Альдо Ломбарди снял колбу, налил кофе в белые пластиковые стаканчики мне и себе (Моник от кофе отказалась). Затем вернул колбу на место.
— Я рад, что вы приехали. Оба. Я знаю, что чересчур давил на вас, Бьорн. Но это важно. Вы поймете. Очень важно. — Он повернулся к Моник. Взгляд его подобрел. — Моник… — Он взял ее руки в свои, как это делает заботливый священник, общаясь со своими прихожанами, и повторил ее имя тихо, почти про себя. Потом отпустил руки и воскликнул: — Ну так как же? Как чувствует себя Дирк?
Моник кивнула, словно говорила: «Спасибо, хорошо», хотя это было явным преувеличением. Мне пришло в голову, что ни она, ни Дирк не хотели, чтобы люди знали, насколько серьезно он болен.
— Хорошо. Хорошо. — Когда он поворачивался ко мне, я заметил в его правом ухе слуховой аппарат. Н-да. Альбинос с плохим зрением. Немая. Тугоухий. Хорошенькая компания.
— Дирк и я, мы переписывались много лет, — объяснил Ломбарди. — Темы наших исследований часто пересекались.
Я механически подхватил:
— Он говорил.
— Дирк — прекрасный человек!
— Мне было очень приятно и полезно встретиться с ним.
— Может быть, он упомянул, что я принял кафедру Джованни Нобиле?
— Да.
— Это произошло много лет спустя после того, как Нобиле исчез. Кафедра долго пребывала без руководителя. Надеялись, видимо, что он вернется.
Внизу на улице завели грузовик. В коридоре громко заговорили студенты, словно усердные пророки захотели поделиться своими откровениями. Я пригубил кофе. «Такой вкус, — подумал я, — наверное, был бы у стен дома из просмоленных досок на горном пастбище в Ювдале, если бы я вздумал их лизать».
— К сожалению, я не был лично знаком с Джованни Нобиле, — продолжал Ломбарди. — Слишком большая разница в возрасте. Я был студентом, когда Нобиле здесь работал. Я слушал его лекции и собирался спросить его, не согласится ли он быть научным руководителем моей дипломной работы, которая отвечала на вопрос, какое влияние широко известное сочинение о ведьмах
Я с отвращением сделал еще один глоток кофе.
— С моей стороны было бы преувеличением утверждать, что нам не хватало Нобиле. Он был очень закрытым человеком, который держал все внутри себя. И после того отвратительного дела… если честно, многие предпочли забыть о нем. Знавшие Нобиле лично любили и уважали его. Но думаю, что многие студенты и коллеги — совершенно неосознанно — боялись его. Да, боялись! Очевидно, потому, что боялись тех демонов, которыми он — в профессиональном смысле — окружал себя. Сама сфера его интересов была неоднозначной. И даже больше — пугающей. В особенности в среде верующих католиков здесь, в Италии, в Риме, в собственном университете Ватикана.
В дверь постучали. Появилась голова мужчины в слишком больших очках. Он извинился, когда увидел, что у профессора посетители. Альдо Ломбарди крикнул ему:
— Витторио! Входи, входи! Помнишь, мы говорили о Бьорне Белтэ из Норвегии? Археологе? Вот он. Бьорн, это Витторио Тассо, семиотик, мой добрый коллега.
Я воспользовался моментом, чтобы отставить пластиковый стаканчик с кофе и забыть о его существовании. Мы с Витторио Тассо пожали друг другу руки и обменялись обычными при встрече любезностями. Он читал мою критическую статью в журнале «Археология» о попытках семиотиков истолковать использование викингами знаков и символов. Когда он ушел, я попробовал вернуться к старой теме:
— Так что же случилось с Джованни Нобиле?
— Да, что же случилось? — повторил Альдо Ломбарди. — Я обычно говорю, что его бес попутал. Он обнаружил древний, языческого происхождения документ — «Пророчества Ангела Света», или Евангелие Люцифера, как его еще называют, — и сошел с ума. — Взгляд Ломбарди говорил, что он погрузился в воспоминания. — Так что же случилось? Что же, собственно говоря, случилось? Я думаю, что и сегодня никто точно не знает, что случилось. Мы по-прежнему задаем вопросы, на которые ни у кого нет ответов. Все, что мы знаем: умерло много людей. Джованни и его дочь пропали.
Альдо Ломбарди покачал головой.
— Они умерли? Оба? — предположил я, но, скорее, задал вопрос.
— Вероятнее всего, простились с жизнью, закованные в цепи, на дне Тирренского моря или залитые бетоном в устоях одного из путепроводов, которые тогда строились повсюду на автострадах в нашем регионе. Трагедия, никак иначе. И самое странное… — он поискал нужное слово, — самое странное то, что происходящее сегодня является зеркальным отражением событий сорокалетней давности. История повторяется. Опять, неизвестно откуда, появился тот же манускрипт. Та же секта… Убийства…
— Секта? Вы знаете, кто стоит за убийствами?
— Кто — не знаю. Я кое-что знаю о секте, которая в этом деле замешана. Но вы слишком торопитесь. Я еще вернусь к этому.
