Москаленко был ранен в шею и в грудь. Он подполз ко мне. Ему было трудно говорить — изо рта у него шла кровь. Мы тут же отправили его в медсанбат. О дальнейшей судьбе его я ничего не знаю…
Вот так в жарком бою мы и заняли Скирманово. Этот бой шел весь день до глубокой ночи. Мы сжали гитлеровцев с трех сторон, и в конце концов они не выдержали и побежали, прыгая, как сайгаки, что называется, сломя голову».
Так пал этот важный укрепленный узел гитлеровцев, и бригада начала наступление на Козлово.
Разгромив гитлеровские войска на плацдарме, с которого они намеревались нанести удар во фланг 16-й армии, наши части облегчили себе невероятно трудную задачу, которую им пришлось решать в последующие дни, когда Гитлер отдал приказ о генеральном наступлении на Москву.
Я уже не говорю о том, что гитлеровцы понесли в этом бою весьма существенные потери, — 10-я танковая дивизия была, по сути дела, обескровлена. Дивизия СС «Империя», тщетно пытавшаяся прорваться к Скирманову из Рузы, тоже понесла немалые потери. Гвардейцы же вышли из боя с минимальным ущербом и в полной готовности к новым боям.
Так еще раз была подтверждена старая суворовская истина, которую любил повторять Катуков: побеждают не числом, а умением.
У порога нашего дома
Теперь мне предстоит рассказать о самых трудных и самых драматических событиях, пережитых в битве под Москвой гвардейской танковой бригадой. Речь пойдет о ее боях на этом направлении, у порога Москвы, в дни того самого генерального наступления немцев, которое Гитлер заранее разрекламировал как решающую битву на востоке.
Москвичи хорошо запомнили воздушные тревоги в конце ноября тысяча девятьсот сорок первого года. Им памятны и свист немецких авиабомб, и отчетливо различимый рокот дальнобойных батарей, и грозный рев посылаемых ими снарядов, уходивших к фронту, и наглые немецкие листовки, обещавшие скорый конец советской столице. Фашистские генералы спешили донести Гитлеру, что они уже видят в бинокли «внутреннюю часть города».
В те дни пульс фронта бился особенно напряженно. Синие стрелы на штабных картах вонзались уже в близкие дачные поселки, так хорошо знакомые нам всем, — в те самые поселки, где еще в мае гуляли по выходным дням москвичи. Какую выдержку, какую силу воли должны были проявить в ту пору защитники Москвы, сражавшиеся у самого порога нашего дома!
Штурмуя Скирманово и Козлово, генерал Катуков неотступно думал о Чисмене. В сущности, это был очень рискованный, хотя и жизненно необходимый маневр: снять бригаду с Волоколамского шоссе и перебросить ее сюда. Это было похоже на то, как если бы прочный замок сняли с одной двери дома, притом весьма заманчивой для непрошеных гостей, и заперли им другую дверь, скажем выходящую во двор.
Учитывая, что гитлеровцы уже заканчивали подготовку к новому большому наступлению и оно могло начаться буквально со дня на день, Катуков испытывал большую тревогу. Он с облегчением вздохнул, когда сразу же после того, как его мотострелковый батальон выбил гитлеровцев из Козлова, поступил приказ о возвращении в Чисмену.
Этот маневр был выполнен так же молниеносно, как предшествующий: Козлово было освобождено вечером 14 ноября, ночью танкистов сменила пехота, а 15 ноября 1-я гвардейская танковая бригада уже стояла на своих прежних рубежах в районе Чисмены.
Не прошло и двадцати четырех часов, как по всему фронту заговорила своим простудным басом гитлеровская артиллерия, и окоченевшая от долгого лежания в русском снегу серо-зеленая солдатня Гитлера ринулась в атаку. Перед началом наступления ей прочли приказ фюрера:
«Учитывая важность назревающих событий, особенно зиму, плохое материальное обеспечение армии, приказываю в ближайшее время любой ценой разделаться со столицей Москвой».
Ветеран бригады П. И. Тернов вспоминает в письме ко мне:
«После того как мы разделались с гитлеровцами в Скирманово, нас вернули на Волоколамское шоссе. Мой участок обороны, понятно, был очень мал, но не маловажен: наши хорошо оборудованные дзоты (деревянно-земляные оборонительные точки) в четыре наката из бревен с амбразурами для станковых пулеметов находились на краю оврага у шоссе против деревни Гряды. Перед нами было широкое поле обстрела.
На другой день вечером, когда уже стало темнеть, к нашей позиции вдруг подъехал броневик, из него вышли двое в кожаных пальто. Я вышел к ним навстречу и сразу узнал; это были наш генерал Катуков и комиссар Бойко. «А это наш старый гвардеец, — с улыбкой сказал генерал и добавил: Докладывать не нужно». Спросил: «Обстановка всем известна?» — «Известна, товарищ генерал. Но почему мы стоим лицом к Москве, а позади у нас Волоколамск?» Михаил Ефимович объяснил, что ожидается удар гитлеровцев нам во фланг, они будут пытаться пересечь шоссе и отрезать наши части, а мы, чтобы их перехитрить, подготовили им здесь сюрприз…
Правее нас, на опушке леса в засаде стоял один наш танк. Танк прикрывал нас, а мы своим пулеметным огнем должны были прикрывать правый фланг мотострелковой роты. «Стоять будем насмерть», — предупредил генерал и тепло попрощался с нами.
Этой ночью никто из нас не спал, хотя в дзоте было тепло — топилась печь, сделанная из железной бочки. Утро было солнечное, с сильным морозцем. В восемь часов утра открыла огонь фашистская артиллерия, и после огневой подготовки в атаку пошли немецкие танки с пехотой. Начался очень тяжелый бой.
Мы, как и приказал генерал, стояли насмерть. Пропустив танки, которым давали бой наши танкисты и артиллеристы, мы застрочили из пулеметов по немецкой пехоте. Нам было отчетливо видно, как падают гитлеровцы, как их раненых тащат назад. Наш пулеметный огонь был плотный, патронов у нас было много. Накануне вечером старшина Николай Вдовенко привез на санях целую гору цинковых коробок с боеприпасами.
Из одного пулемета вел огонь я, из другого — наш неуязвимый герой и силач Петр Борисов. Немцы несли большие потери, и их наступление замедлялось, притуплялось. Бой длился дотемна. Но вот прямо на наш дзот двинулся немецкий танк и стал в упор расстреливать нас из пушки.
Снаряды ложились рядом. Вот уже у нас снесло два наката бревен. Еще выстрел, и нас засыпало землей — дзот развалился. И все же мы без приказа не отходили. Только тогда, когда нам дали указание сменить позицию, мы отошли в овраг, а затем переползли под огнем шоссе и залегли в кювете.
Шоссе в буквальном смысле слова пылало огнем. Казалось, будто снаряды проходят по твоей спине. Но нам везло: только один из наших пулеметчиков был ранен. По кювету мы проползли пятьсот — семьсот метров и заняли запасной рубеж обороны. Глубокой ночью бой стих, и перед рассветом наша бригада организованно сменила позиции. Битва продолжалась».
События развивались грозно и стремительно. Нужно было обладать крепкими нервами для того, чтобы сохранить душевное равновесие в те дни. По данным, приведенным в книге «Разгром немцев под Москвой», составленной Маршалом Советского Союза В. Д. Соколовским и группой работников Генерального штаба, на Москву наступали в те дни 75 немецких дивизий, в том числе 14 танковых и 9 мотострелковых. Наши войска сопротивлялись с невиданным мужеством, но все же вынуждены были шаг за шагом отступать, теряя пространство, но выигрывая время, необходимое для сосредоточения новых ударных армий, призванных остановить и обратить вспять врага.
Как сообщил в своем «Кратком обзоре боевых действий танковых частей 16-й армии за период с 16 ноября 1941 г. по 1 января 1942 г.», направленном начальнику управления боевой подготовки Главного автобронетанкового управления, начальник АБТВ этой армии подполковник Орел, только на ее участке
