это у меня в крови. Просто не могу обосноваться на одном месте.
– Дни, проведенные на лошади, тянутся долго, – вежливо сказала женщина. – Почему бы вам не зайти и не посидеть немного? Выпьете чашечку кофе с нами?
– У меня не так уж много времени, – сказал Фрэнк, и его лицо помрачнело. Он глянул через плечо, обшаривая глазами местность. – Какие-нибудь близкие соседи у вас есть?
– Никаких, – сказал мужчина, беспокойно шаркая ногой. – Почему вы спрашиваете?
– Когда-то я знал одну молодую леди. У меня была к ней сердечная привязанность. И вот однажды она взяла и сбежала от меня, – сказал Фрэнк. – Может быть, вы когда-нибудь слышали, что в разговорах упоминалось ее имя во время ваших поездок в местные фактории? Маргарет Джун Хилл. Так ее зовут. Слышали что-нибудь о ней?
– Нет, не могу вам ничего сказать, – ответил мужчина.
– Вы в этом уверены? – спросил Фрэнк, сжимая пальцами рукоятку своего шестизарядного пистолета.
– Маргарет Джун. Это очень красивое имя, – сказала женщина, одарив Фрэнка улыбкой. – Я бы его не забыла, если бы когда-нибудь услышала.
Мужчина крепче прижал к себе жену.
Вы так и не назвали нам своего имени, – осторожно сказал он.
– Вы у меня и не спрашивали, – ответил Фрэнк с кривой усмешкой.
– Из каких, сказали вы, мест? – подстрекал его мужчина.
– Я не сказал, – ответил Фрэнк и пришпорил своего копя. Он потратил достаточно времени, расспрашивая этих поселенцев. Они оказались бесполезными.
Он постоянно пришпоривал своего коня, одержимый желанием найти Маргарет Джун. И неважно, сколько времени у него займет и скольких людей ему придется расспрашивать!
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Слезы покатились из глаз Мэгги. В последний раз скорбно посмотрев на Мелвина, она осторожно положила его голову на украшенный тесьмой коврик, с любовью сделанный ею самой для их хижины и, упираясь в изгиб бедра, медленно начала вставать с пола. Ум ее бешено работал, соображая, что она должна сделать.
Она отошла на шаг от Мелвина и посмотрела вокруг себя, сознавая, что ей не остается ничего, как только покинуть этот дом, имевший для нее такое значение. Это было ее убежище от всего дьявольского в этом мире. Покинуть его означало отказаться от безопасности. И, тем не менее, она должна это сделать. Ее ребенок скоро должен родиться, и она не хотела в такую минуту быть одной. Она должна добраться до фактории.
Они с Мелвином вели торговлю на двух постах: один был к северу, а другой к югу. Пост, находящийся южнее от ее ранчо, недавно сгорел. Она вынуждена была отправиться на север. Это означало два дня пути в фургоне по землям резерваций Арапахо и Шошоне. Если ей повезет, и не встретятся враждебные индейцы. Она молила, чтобы там, на посту, кто-нибудь знал о неподалеку живущем докторе или о ком- нибудь, кто мог бы ей помочь при родах.
Но даже эта мысль печалила ее. Она научилась доверять всему, что делал Мелвин. Но могла ли она довериться совершенно незнакомому человеку? Человеку с грубыми руками, для которого ничего не значили ни она, ни ребенок, который должен был родиться?
– Мне не надо сосредотачиваться только на отрицательных моментах, – шептала Мэгги сама себе. – Я найду кого-нибудь, кто мне поможет. Я знаю, что найду!
Как в тумане от слез, она подошла к кровати и взяла с него шерстяное одеяло. С любовью она накрыла им Мелвина. До глубины души она переживала, что из-за беременности у нее нет сил, чтобы выкопать могилу для мужа, пусть даже неглубокую. Кроме всего прочего, она думала и о благополучии своего ребенка. Она не могла рисковать: из-за отсутствия дождя земля стала твердой, словно скала.
– Дорогой муж, Господь добр, и он позаботится о тебе, если я не могу это сделать, – прошептала она, прикрывая его лицо.
Рыдая, она снова встала на ноги. Все казалось таким нереальным, когда она ходила туда-сюда в полусознательном состоянии, готовясь к отъезду. В одном она не сомневалась – она знала, что на этой забытой богом земле, где не хватало женщин, лучше было ей переодеться мужчиной. Она быстро схватила длинное до пят пончо Мелвина и накинула его себе на плечи. Пончо было свободное и позволяло тем самым скрыть, что она беременная женщина, путешествующая одна, на случай, если ей на пути встретятся вероотступники из индейцев или бандиты. За время беременности она прибавила и весе только на пятнадцать фунтов, следовательно, не каждый сразу мог заметить, что она ждала ребенка. А теперь, когда на ней было одето свободное платье и пончо, беременность и вовсе не была видна.
Она взяла широкополую фетровую шляпу мужа, одела ее на голову, спрятав под ней волосы. Взглянув на себя в большое зеркало, Мэгги одобрительно кивнула.
Взгляд ее сместился и остановился на винчестере мужа, висевшем на оленьих рогах над камином. Она решительно сняла ружье с оленьих рогов и поставила его рядом с дверью.
Затем она начала собирать кое-что из своих вещей и одежду. Ей хотелось сложить все это в крытый фургон, который привез их с Мелвином из Канзас-Сити в Вайоминг. Она также собрала еды в дорогу на два дня: банку варенья, свежесбитое масло, и только что испеченный хлеб – все это она сложила в плетеную корзинку, добавив еще бекон, муку и сахар. Кроме того, она взяла и другие кухонные принадлежности, которые сложила в коробку. Все это также было поставлено возле двери. Затем в последний раз она оглядела всю комнату. Взгляд ее остановился на маленькой стопке крошечной детской одежды, которую она сшила для своего будущего ребенка.
Слезы снова полились из глаз, когда Мэгги начала складывать эту одежду в маленький сундучок из кедра, законченный Мелвином только вчера. Делая этот сундучок, он всегда говорил нежные слова в адрес будущего ребенка, к которому относился, как к своему. Она с любовью тогда поцеловала мужа и пообещала, что скоро снова забеременеет, и на этот раз это будет действительно его ребенок.
Он притянул ее к себе и крепко обнял, отчего она почувствовала себя желанной, защищенной и была очень ему за это благодарна. Ее снова одолели искренние сожаления о том, что она не испытывала страсти к этому прекрасному человеку.
Зная, что лучше не стоит зря тратить время на старые сожаления и, поскольку еще засветло ей хотелось одолеть несколько миль пути, Мэгги быстро вышла из дома и погрузила свои вещи в фургон.
Кудахтанье кур остановило ее. Она не могла просто так оставить там кур и петуха умирать от голода в полной заброшенности. Они стали ее любимцами.
– Я должна забрать их с собой, – прошептала она, отходя от фургона.
Зловоние курятника и спертость воздуха в сочетании с жарой и тяжелым пончо, которое давило на плечи Мэгги, сделали отлов кур и петуха и размещение их в отдельные клетки, столь тяжелой работой, что она готова была от нее отказаться.
Но, тем не менее, клетки скоро уже были привязаны к боковинам фургона, а рядом с ними висело ведро с достаточным количеством пищи для кур. Сзади фургона она привязала свою единственную корову и в последний раз вошла в курятник.
Взяв сенные вилы, Мэгги убрала лежащую солому в сторону, освободив место, где несколько месяцев назад в небольшой ямке сделала свой тайник. На то, чтобы вытащить оттуда сумку с деньгами, не потребовалось много усилий.
Наклонившись, Мэгги руками смела в сторону оставшуюся грязь и подняла сумку.
Какое-то время она смотрела на сумку, спрашивая себя, что бы подумал Мелвин, если бы узнал, что совсем рядом находится такое количество денег, на которые можно было бы купить целое ранчо.
Мэгги вновь испытала чувство вины перед мужем, потому что не рассказала ему о деньгах, взятых ею из сейфа в Канзас-Сити. Затем она отмела в сторону все эти мысли. Слишком поздно было думать о том, что могло было бы быть. Есть только настоящий момент и несколько следующих часов ее жизни.
Так многое зависит от ее спокойствия и смелости…
Выйдя снова на воздух, она спрятала сумку с деньгами в задней части фургона вместе с остальными своими скудными пожитками, затем впрягла пару волов. Мелвин говорил ей, что если индейцы подойдут к фургону, запряженному волами, то этих животных они не украдут. Они считают буйволов бесполезными.
