Настольная книга сталиниста

все свои планы строит на организации покушения вне Кремля, для чего собирает сведения и ведет наблюдение за маршрутами поездок товарища Сталина, узнает, где он живет за пределами Кремля, в какие часы больше всего выезжает и, наконец, ищет удобного случая для организации покушения на Красной площади во время демонстрации. Другая часть главную ставку ставит на организацию покушения в самом Кремле, в особенности рассчитывая и добиваясь проникнуть на квартиру к товарищу Сталину». Здесь Ежов напрямую связал «террористов» с бывшим секретарем ЦИК СССР. «Свой план проникновения на квартиру к товарищу Сталину, — сказал он, — они строят на использовании личных связей с т. Енукидзе и с его приближенными, наиболее доверенными сотрудниками».

Всё более и более входя в роль прокурора, обличающего на суде преступников, Ежов начал использовать свои козыри — «признания» подследственных, которые изучал четыре месяца. Разумеется, не полностью, а только те отрывки из них, в которых шла речь о якобы готовившихся покушениях на Сталина. Точнее, о намерениях, о всего лишь принципиальной возможности таковых. Легко жонглируя заранее подобранными цитатами, Ежов позволил себе — для пущего эффекта — упомянуть показания и тех, кто полгода назад проходил по делу Николаева. Но все же, не теряя из виду основную цель, постарался свести результаты следствия по «кремлевскому делу» к прямой и равной ответственности Зиновьева и Каменева. Попытался убедить участников Пленума в том, что именно они «в своем стремлении пробраться к власти, ставили ставку на внутренние и, главным образом, внешние отношения». Поступая же подобным образом, загодя распределил сферы действий: «Организатором террора в Ленинграде был Зиновьев, все время поддерживавший связи с ленинградскими троцкистами (так в тексте! — Ю.Ж.), и в Москве организатором террора был Каменев».

Опираясь на материалы, полученные из НКВД, Ежов вновь и вновь стремился усугубить вину Каменева. Мол, Муханова сообщила следствию: «О группе, возглавлявшейся Н. Розенфельд, могу показать, что она была непосредственно связана с Л.Б. Каменевым». Ее же слова подтверждались опять же голословными признаниями Б. Н. и М. Б. Розенфельдов — «сам Каменев непосредственно направлял всю деятельность групп, давал им указания и был в курсе всей подготовки убийства товарища Сталина».

Но не обошёл Ежов и роли Троцкого, его личной вины, ответственности за терроризм. Правда, в данном случае он мог сослаться не на чьи-то сомнительные показания, а на откровения самого Троцкого, на его, по сути, провокационную статью «Рабочее государство, термидор и бонапартизм», опубликованную в номере 43 «Бюллетеня оппозиции» (апрель 1935 г.). «Нынешний политический режим в СССР, — писал Троцкий, — есть режим «советского» (или антисоветского) бонапартизма по типу своему ближе к империи, чем к консульству… Противоречие между политическим режимом бонапартизма и потребностью социалистического развития представляет важнейший источник внутренних кризисов и непосредственную опасность самого существования СССР как рабочего государства. Бонапартистское вырождение диктатуры пролетариата представляет поэтому прямую и непосредственную угрозу всем социальным завоеваниям пролетариата». Мало этого, в другой статье Троцкий не только признал, подтвердил существование в Советском Союзе политического терроризма, но и фактически оправдал его: «Политическая и моральная ответственность за самое возникновение терроризма в рядах коммунистической молодежи лежит на Сталине. Террористические тенденции в рядах коммунистической молодежи являются одним из наиболее болезненных симптомов того, что бонапартизм исчерпал свои политические возможности, вступил в период самой ожесточенной борьбы за существование» («Сталинская бюрократия и убийство Кирова» — «Бюллетень оппозиции», 1935 г., № 41).

Именно это утверждение Троцкого позволило Ежову сделать оказавшийся столь страшным по своим последствиям вывод. Троцкий, провозгласил секретарь ЦК, «стал теперь главным вдохновителем и организатором террора против вождей партии и правительства, мобилизуя вокруг себя все террористические элементы внутри и вне СССР».

Только потом, практически в конце доклада, Ежов обратился к заявленной теме. Вспомнил о Енукидзе и подведомственном тому совсем недавно аппарате секретариата ЦИК. Но опять же начал с очередного, настойчивого упоминания об убийстве Кирова. О последовавшем вслед за тем закрытом письме ЦК, призвавшем всех коммунистов к повышению революционной бдительности, объявлявшем подрывную работу против партии результатом «потери классовой бдительности, преступного ротозейства, благодушия и разложения коммунистов». «Ярким примером политической слепоты и полной потери классовой бдительности, — заявил Ежов, — примером такого преступного благодушия является член ЦК ВКП(б) тов. Енукидзе. Партия оказала ему огромное доверие. В течение полутора десятка лет он состоял секретарем ЦИК. Ему фактически была доверена охрана Кремля. Только благодаря его преступному благодушию, полной потере классового чутья и политической бдительности контрреволюционным зиновьевско-каменевским и троцкистским элементам удалось пробраться в Кремль и организовать там террористические группы. Своим непартийным поведением, своей небольшевистской работой Енукидзе создал такую обстановку, при которой любой белогвардеец легко мог проникнуть и проникал на работу в Кремль, часто пользуясь прямой поддержкой и высоким покровительством Енукидзе». Подкрепив такое обвинение опять же лишь материалами следствия по «кремлевскому делу», Ежов заключил: «Товарищ Енукидзе должен быть наказан самым суровым образом, потому что он несет политическую ответственность за факты, происходившие в Кремле». Но тут же предложил необъяснимо мягкое наказание — «ЦК выносит на рассмотрение Пленума вопрос о выводе т. Енукидзе из состава членов ЦК ВКП(б)».

Казалось, доклад должен был бы задать тон для последовавшего обсуждения. Определить, о чем и как говорить, что обязательно осуждать. Однако участники Пленума в своем большинстве решили всячески уклоняться от политических аспектов вопроса, и прения пошли по иному пути. Первым взял слово секретарь Закавказского крайкома Берия. Не захотел даже упомянуть ни Троцкого, ни Зиновьева с Каменевым. Вел речь лишь о Енукидзе. Мимоходом коснулся «позорных ошибок» того в далеком прошлом. «Заигрывание с меньшевиками в ответственные периоды нашей революции», «фальсифицирование» истории бакинской социал-демократической организации (имелась в виду автобиография Енукидзе, опубликованная в 41-м томе энциклопедического словаря «Гранат» в 1927 г. — Ю.Ж.). Лишь затем Берия перешел к тому, что счел самым важным. «Ему персонально доверена была охрана штаба нашей революции, охрана вождя и учителя т. Сталина, за которого бьются сердца миллионов пролетариев и трудящихся. И что в итоге, товарищи, оказалось? Надо прямо сказать, что т. Енукидзе оказался в положении изменника нашей партии, изменника нашей Родины… Предложения товарища Ежова совершенно правильны. Но, по-моему, они недостаточны. Товарища Енукидзе надо не только вывести из состава Центрального комитета партии, надо вывести и из состава Президиума ЦИК и вообще из ЦИК».

Схожим образом построили свои выступления Шкирятов и Акулов. Говорили только об аппарате секретариата ЦИК СССР. О том, каким он был плохим при Енукидзе, как была проведена в нем чистка, каким он стал теперь. Правда, Акулов — но, видимо, в силу своего нового положения — затронул еще и вопрос охраны Кремля. «Сейчас комендант Кремля, — сообщил он, — имеет специального заместителя, который ведает только охраной Кремля и который в этой части подчинен НКВД… Секретариат ЦИК к охране не имеет никакого отношения».

Лишь генеральный секретарь ЦК КП(б) Украины С.В. Косиор, выступивший сразу после Берии, счел необходимым высказаться по всем проблемам, затронутым в докладе Ежова. Он также начал с выстрела в Смольном, связал его с тем, что Енукидзе «аппарат ЦИК передал в руки классовых врагов: троцкистов, белогвардейцев и всякой сволочи… открыл двери всякого рода террористам и кому угодно». Затем обрушил свой гнев на бывших лидеров партии. «Совершенно ясна, — сказал он, — линия Зиновьева, Каменева и Троцкого. Совершенно ясно, что все эти люди, делавшие раньше ставку на наши трудности, на то, что мы сломаем себе шею на целом ряде мероприятий крупных и мелких, которые проводились под руководством ЦК и товарища Сталина нашей партией и нашей страной. Их ставка оказалась битой. На что теперь эти люди могут надеяться? Их последняя ставка, их последняя надежда — террор, это совершенно ясно. То, что здесь читал т. Ежов, не требует никаких комментариев, никаких добавлений. Лозунг оголтелого террора дает Троцкий всем своим сторонникам. Организаторами террористической борьбы здесь были Зиновьев и Каменев. Это значит, что мы должны рассматривать как прямого врага не только троцкиста, не только зиновьевца, а каждого — кто бы он ни был — кто хотя бы в малейшей степени ведет себя двусмысленно, кто играет на руку классовому врагу. Мы должны его изолировать, ибо это опасный враг. Тут мы не можем делать никакой разницы между белогвардейцами, всякого рода офицерскими террористическими организациями, с одной стороны, и троцкистами и зиновьевцами, с другой. Эта разница давно исчезла. Мы