«дела» Ягодой. В пользу чего свидетельствует, собственно, и само следствие, и его результаты. Переход контроля за Кремлем уже 14 февраля в руки НКВД, что неизбежно привело к усилению роли именно этого ведомства. Повышение значимости Ягоды, Агранова, «сумевших» раскрыть «заговор», предотвратить покушение на Сталина, спасти ему жизнь. Кроме того, «дело» должно было бы компенсировать просчеты, допущенные сотрудниками наркомата и приведшие к убийству Кирова.
Но не менее значимые факты опровергают и данную гипотезу. Во-первых, появление «кремлёвского дела» наносило серьёзный удар по престижу НКВД, ибо он, и никто иной, занимался предварительной проверкой всех тех, кого предстояло взять на работу в Кремль, в том числе и в комендатуру. Следовательно, свидетельствовало об очередных просчетах наркомата, ставило под сомнение компетентность его сотрудников, их умение и навыки. Во-вторых, в данной схеме напрочь отсутствует место для странного решения судьбы Петерсона, для акцентирования внимания на аморальном облике Енукидзе. Не объясняет такая гипотеза и иного, весьма существенного. Отсутствия улик; создание следствием слишком уж разветвленной, нарочито обширной «контрреволюционной организации»; отведение роли будущих террористов женщинам-библиотекарям. Нет, измысленный профессионалами НКВД «заговор» должен был выглядеть более убедительным, доказуемым.
Теперь рассмотрим альтернативную гипотезу. Самую парадоксальную. Предположим, что заговор действительно существовал. Есть ли факты, подтверждающие это? Да, хотя и появились они лишь два года спустя, да еще и носят весьма специфический, малоубедительный характер — только показания подследственных на допросах. В день ареста Енукидзе — 11 февраля в Харькове, и Петерсон — 27 апреля в Киеве дали разным следователям идентичные до деталей признательные показания. Рассказали о том, что готовили переворот и арест либо убийство в Кремле Сталина, Молотова, Кагановича, Ворошилова и Орджоникидзе.[119] А 19 мая 1937 г. и Ягода, но через полтора месяца после ареста, также назвал Енукидзе в числе «заговорщиков» «организации правых». Подтвердил это откровение ссылкой на слова, якобы сказанные Енукидзе в 1932 или 1933 г.: «Мы также, как и они (троцкисты, зиновьевцы. —
26 мая на очередном допросе Ягода вновь вернулся к затронутой ранее теме: «Когда по прямому предложению Сталина я вынужден был заняться делом «Клубок», я долго его тянул, переключил следствие от действительных виновников, организаторов заговора в Кремле — Енукидзе и других, на «мелких сошек», уборщиц и служащих… Я уже говорил, что инициатива дела «Клубок» принадлежит Сталину. По его прямому предложению я вынужден был пойти на частичную ликвидацию дела. С самого начала мне было понятно, что тут где-то порвалась нить заговора Енукидзе в Кремле, что если основательно потянуть за оборванный конец, вытянешь Енукидзе, а за ним и всех нас — участников заговора. Так или иначе, но Енукидзе я считал в связи с этим проваленным, если не совсем, то частично». Весной 1935 г., продолжал Ягода, Петерсон заявил ему, что «Енукидзе и он сам очень обеспокоены материалами о заговоре, которые попали в НКВД… В следствии я действительно покрыл Петерсона, но мне надо было его скомпрометировать, чтобы снять его с работы коменданта Кремля. Я же все время стремился захватить охрану Кремля в свои руки, а это был удобный предлог. И мне это полностью удалось… Петерсон был после этого снят, вместе с ним из Кремля была выведена Школа (им.) ВЦИК. В Кремль были введены войска НКВД». [120]
Если скорректировать лексику протоколов, точнее — следователей, не воспринимать дословно, в прямом смысле такие понятия, как «организация», «центр», даже «заговор», то перед нами возникнет четкий и даже честный пересказ хода следствия по «кремлевскому делу». Вернее, как оказывается, по делу «Клубок», которое было поручено Ягоде лично Сталиным. И именно данный факт следует признать бесспорным, ибо ни под каким давлением — физическим или моральным — Ягоде не позволили бы придумывать подобное и, тем более, следователям — вносить в протоколы.
Согласуются с такой оценкой приведенных выше отрывков из показаний Ягоды и даже до некоторой степени подтверждают их следующие факты. Во-первых, весьма двусмысленные фразы Сталина в речи, произнесенной 4 мая 1935 г. перед выпускниками военных академий. «Эти товарищи, — сказал он, — не всегда ограничивались критикой и пассивным сопротивлением. Они угрожали нам поднятием восстания в партии против Центрального комитета. Более того, они угрожали кое-кому из нас пулями… Видимо, они рассчитывали запугать нас и заставить нас свернуть с ленинского пути… Понятно, что мы и не думали сворачивать с ленинского пути… Правда, нам пришлось при этом по пути помять бока кое-кому из этих товарищей. Но с этим уже ничего не поделаешь. Должен признаться, что я тоже приложил руку к этому делу».[121]
Конечно, такие слова можно объяснить намеком на борьбу с лидерами оппозиции либо на процессы, порожденные убийством Кирова. Но в таком случае непонятно, почему же Сталин открыто не назвал неких «товарищей», которым «намяли бока». Не назвал поименно Троцкого, Зиновьева, Каменева. Более того, после шумного освещения в январе 1935 г. прессой «дела» Зиновьева и Каменева, обвинения их в причастности к выстрелу в Смольном, невозможно было говорить, имея их в виду, о «критике и пассивном сопротивлении». Если же предположить, что Сталин намекал на «кремлевское дело» и на Енукидзе, то тогда все встает на свои места. Объясняется и то, что Енукидзе не был назван прямо — до завершения следствия, до процесса и, главное, Пленума ЦК говорить о нем открыто было нельзя. Преждевременно.
Согласуется со словами Сталина, что он «приложил руку к этому делу» и выступление Кагановича на Пленуме. Его слова о том, что Сталин сыграл главную роль в создании дела Енукидзе, о чем шла речь выше. Наконец, в известной степени подтверждает показания Ягоды и то, что произошло вскоре после процессов по «кремлевскому делу». Ничем не мотивированное решение Политбюро от 5 сентября 1935 г. о переводе А. И. Корка с поста командующего Московским военным округом на должность начальника Военной академии им. Фрунзе; его заместителя Б. М. Фельдмана — в аппарат НКО; увольнение в отставку командующего ПВО МВО М. Е. Медведева.
Итак, на сегодняшний день — до существенного расширения источниковой базы, до рассекречивания материалов, хранящихся в Центральном архиве ФСБ, приходится признать несомненным следующее. Из всех возможных гипотез, призванных объяснить и «кремлевское дело», и дело Енукидзе, позволяет включить в себя все до единого известные факты лишь та, что исходит из признания реальности существования заговора против Сталина и его группы.
Здесь, правда, сразу же следует уточнить: а были ли объективные предпосылки или хотя бы теоретическая возможность подобного? Ответ на этот, никогда ранее не задававшийся вопрос должен быть положительным. Ведь отвергнув саму принципиальную возможность заговора как радикальной формы противостояния внутри ВКП(б), следует тем самым исключить достаточно хорошо известное — весьма сильные оппозиционные настроения, не раз перераставшие в открытый конфликт. Разногласия, порожденные слишком многим. Во внутренней политике — провалом первой пятилетки, связанным с ним неизбежным поиском виновных, выхода из кризисной ситуации. Во внешней — уже не вызывавшей сомнения полной сменой курса, которым с 1917 г. следовали партия в целом, Коминтерн, СССР как государство. И еще потому, что часть наиболее сознательных, убежденных и вместе с тем самых активных коммунистов, особенно участники революции и Гражданской войны, сохранили собственное мнение по всем возникшим проблемам, не желая ни принимать новый курс Сталина, ни становиться откровенными конформистами. Продолжали ориентироваться только на мировую революцию, сохранение незыблемыми классовых основ Республики Советов, диктатуры пролетариата. Не желали отказываться от того, что было смыслом их жизни. От единственной цели — достижимой, как они полагали.
