были одной из тех географических странностей, что тут и там разбросаны по свету, – горстка изъеденных временем и непогодой гор, никак не связанных с окружающим ландшафтом, и несколько пиков повыше, обильно поросших ельником и соснами. На более пологих склонах Тамульских гор росли дубы, сбросившие листву в преддверии зимы.
Рыцари ехали осторожно, стараясь держаться открытых мест и шуметь, издалека объявляя о своем присутствии.
– Неумно застигать троллей врасплох, – пояснил Улаф.
– Ты уверен, что они здесь? – спросил Тиниен, когда они углубились в горы. Улаф кивнул.
– Я видел следы – или, по крайней мере, те места, где они пытались замести свои следы, – а также свежую грязь там, где они закапывали свой помет. Тролли прилагают немало усилий, чтобы скрыть свое присутствие от людей. Ужин легче изловить, если он не подозревает, что ты близко.
– Тролли-Боги обещали Афраэли, что их создания больше не будут есть людей.
– Должно пройти не одно поколение, прежде чем эта мысль угнездится в сознании самого тупого тролля, – а тролли бывают очень тупы, когда им этого хочется. Лучше нам не терять бдительности. Как только мы выберемся из предгорий, я совершу обряд, который призывает Троллей-Богов. Тогда уж мы будем в безопасности. Опаснее всего здесь, в предгорьях.
– Почему бы не совершить этот обряд прямо сейчас?
Улаф покачал головой.
– Это невежливо. К Троллям-Богам следует обращаться высоко в горах – в настоящей стране троллей.
– Это не страна троллей, Улаф.
– Была. Давай-ка подыщем место для ночлега.
Они разбили лагерь на ступенчатом каменном уступе, где спины их прикрывала прочная скала, а впереди круто ниспадал каменистый уклон. Рыцари по очереди несли стражу, и, когда первый слабый отблеск зари начал понемногу вымывать темноту с пасмурного неба, Тиниен потряс Улафа за плечо.
– В кустах у подножия утеса что-то шевелится, – прошептал он.
Улаф сел, нашаривая рукой топор, и прислушался.
– Тролль, – секунду спустя сказал он.
– Откуда ты это знаешь?
– Кто бы там ни шумел, он шумит намеренно. Олень не производил бы столько шума, а медведи уже залегли в зимнюю спячку. Тролль хочет, чтобы мы знали, что он здесь.
– Что будем делать?
– Подбросим хвороста в костер – пусть знает, что мы проснулись. Положение у нас сложное, так что не будем торопиться. – Улаф отбросил одеяла и поднялся, а Тиниен тем временем подложил в огонь сухих сучьев.
– Пригласим его погреться? – спросил он.
– Ему не холодно.
– Это в такой-то мороз?
– А для чего, по-твоему, у него шерсть? Тролли разводят костры ради света, а не затем, чтобы греться. Почему бы тебе не заняться завтраком? Он вряд ли станет что-то делать, покуда совсем не рассветет.
– Сейчас не моя очередь стряпать.
– Я должен нести стражу.
– С тем же успехом это мог бы делать и я.
– Ты не знаешь, что именно нужно высматривать. – Голос Улафа был воплощенная рассудительность – как всегда, когда он находил предлог не заниматься стряпней.
Постепенно светлело – зрелище, на которое никогда не надоедает смотреть. Глядишь на темное пятно в окружающем тебя лесу – и вдруг осознаешь, что там, где секунду назад была только тьма, теперь видны деревья, кусты и камни.
Тиниен принес Улафу тарелку с дымящимися ломтями окорока и кусок зачерствевшего хлеба.
– Оставь окорок на вертеле, – посоветовал ему Улаф.
Тиниен в ответ что-то проворчал, взял свою тарелку и уселся рядом с другом на краю скальной ступени. Они ели, посматривая на березняк, который рос на пологом склоне, прямо под ними.
– Вот он, – серьезно сказал Улаф, – прямо вон за тем большим камнем.
– Верно, – отозвался Тиниен, – теперь и я его вижу. Его трудно различить в лесу, правда?
– На то он и тролль, Тиниен. Тролли – часть леса.
– Сефрения говорит, что мы с ними в дальнем родстве.
– Может быть, она и права. Между нами и троллями не так уж много различий. Они больше нас и имеют свои предпочтения в еде – вот и все.
– И долго это может продолжаться?
– Понятия не имею. Насколько мне известно, такого прежде еще не случалось.
– Что он станет делать дальше?
– Как только он убедится, что мы знаем о его присутствии, он, вероятно, попытается вступить в общение.
– А он знает, что ты говоришь на их языке?
– Вполне возможно. Тролли-Боги хорошо знают меня, и им известно, что я охочусь в одной стае со Спархоком.
– Странный способ выражаться.
– Я просто стараюсь думать как тролль. Если у меня это выйдет, я смогу предсказать, что он станет делать дальше.
И тут тролль, задрав голову, что-то крикнул им.
– Что он говорит? – обеспокоенно спросил Тиниен.
– Он хочет знать, что ему теперь делать. Он в смятении.
– Это он-то? Что уж тогда говорить обо мне?
– Ему было велено встретить нас и провести к Троллям-Богам. Он не знает наших обычаев и правил вежливости. Мы должны наставить его в этом. Убери меч в ножны. Не стоит обострять ситуацию.
Улаф поднялся, стараясь проделать это не слишком быстро, и, повысив голос, обратился к поджидавшему внизу существу:
– Иди к дитя Кхвая, которое мы сделали. Мы будем есть вместе и говорить о том, что нам следует предпринять.
– Что ты ему сказал?
– Пригласил его к завтраку.
– К завтраку? Ты хочешь, чтобы тролль принялся за еду в нескольких футах от тебя?
– Это просто предосторожность. Если он примет у нас еду, будет невежливо с его стороны потом убить нас.
– Невежливо?! Улаф, это же тролль!
– То, что он тролль, еще не значит, что он дурно воспитан. Да, кстати, чуть не забыл. Когда он придет в лагерь, он захочет обнюхать нас. Вежливость требует взамен обнюхать его. Запашок от него так себе, но придется стерпеть. Тролли делают так, чтобы распознать друг друга при новой встрече.
– По-моему, ты спятил.
– Просто делай, как я скажу, и предоставь переговоры мне.
– Что же мне еще остается, дубина? Я же не говорю на их языке, забыл?
– В самом деле? Поразительно! Я-то думал, что все образованные люди говорят на языке троллей.
Тролль приближался к ним осторожно, бесшумно пробираясь через березняк. При ходьбе он помогал себе длинными руками, хватаясь за деревья и толчками продвигая вперед огромное тело. Он был примерно восьми с половиной футов ростом и весь покрыт густой бурой шерстью. Лицо его напоминало обезьянье, хотя и без выступающей вперед челюсти, присущей большинству обезьян, и в глубоко посаженных глазах поблескивал разум. Он вышел на ступенчатый скальный уступ, где размещался лагерь, и присел на
