желанным концом небывалой усталости.
Пришло утро, холодный туман из черного стал серым, и открылись покрытые снегом вершины, молчаливые, опасные и мертвые. И Джусс, заставлявший свои наполовину замерзшие ноги двигаться, увидел пугающее глаза зрелище: юноша, в шлеме и доспехах из черного железа, чернокожий, с выпученными глазами и оскаленными белыми зубами, держал за шею прекрасную юную даму, стоявшую на коленях, и с мольбой обвившей вокруг него руки; юноша размахивал шестифутовым окровавленным копьем, как если бы собирался похитить ее жизнь. Леди, увидев Лорда Джусса, жалостно назвала его по имени и позвала на помощь, сказав: — О Лорд Джусс Демонландский, помоги мне, перестань сражаться с силами тьмы, остановись на мгновение и спаси меня, бедную страдающую девушку, от этого жестокого тирана. Не можешь ли ты, чья выдающая отвага завоевала царства, расправиться с ним? Тогда бы я посчитала тебя действительно благородным человеком и благословляла бы вечно.
И конечно дрогнуло сердце Лорда Джусса, и схватился он за меч, чтобы восстановить справедливость. Но вспомнил он об уловках злых сил, живущих в этом месте, и о своем брате, тяжело вздохнул и прошел мимо. И краем глаза увидел он, как в то же мгновение жестокий убийца ударил копьем изящную даму, и разрезал ей вены на шее, и упала она на снег, обливаясь кровью. Большими шагами пошел Джусс к выходу из рытвины, и, обернувшись на ходу, увидел, как чернокожий и дама изменились, и стали двумя извивающимися змеями. И хотя тяжело ему пришлось, и был он потрясен до глубины души, но все равно обрадовался, что сумел не поддаться злой силе, искушавшей его.
Туман опять потемнел, и еще более тяжелым стал нависший над горой ужас, который казался элементалью воздуха этого места. Джусс, почти полностью лишившийся сил, остановился на небольшом снежном пятне и увидел человека в доспехах, который лежал ничком, загораживая ему дорогу, и ногтями рвал твердый камень и замерзший снег, и весь снег под ним был усеян пятнами запекшейся крови, и задыхающимся голосом человек стал умолять Джусса поднять его и спустить с горы. И когда Джусс, на мгновение заколебавшийся, решительно прошел мимо, человек крикнул и сказал: — Постой, я же твой брат, которого ты ищешь, хотя Король и придал мне другой облик, надеясь обмануть тебя. Ради твоей любви, не обманись! — И на мгновение голос его стал похож на голос Голдри, хотя и очень усталый. И опять Лорд Джусс вспомнил слова Королевы Софонисбы: 'Только когда ты увидишь лорда своего брата в его собственном облике, это не будет иллюзией', и решил, что и этот человек — иллюзия. И сказал он вслух: — Если ты действительно мой дорогой брат, прими его облик. — Но закричал человек голосом Голдри Блазко: — Я не могу, пока ты не снесешь меня с горы. Немедленно неси меня вниз, иначе мое проклятие будет вечно преследовать тебя.
И опять Лорд Джусс заколебался, раздираемый жалостью, сомнениями и удивлением, ибо услышал он голос своего дорогого брата, умоляющий его о спасении. И, тем не менее, ответил он и сказал: — Брат, если это действительно ты, подожди меня здесь, пока я не войду в медную цитадель на верхушке горы, которую я видел во сне, и не убежусь, что это действительно ты. Тогда я вернусь и спасу тебя. Но пока я не увижу тебя в твоем собственном облике, я не буду доверять тебе. Ибо ради тебя пришел я сюда с края земли, и не стану ставить все свое состояние на сомнительный бросок, потратив так много сил и пройдя через столько опасностей.
С тяжелым сердцем он опять положил руку на черные камни, скользкие и покрытые льдом. И раздался сзади громкий жалобный крик: — Радуйся, землерожденный, ибо ты безумен. Радуйся, неверный друг, который бросил своего брата в минуту нужды. — Но Джусс уже карабкался вверх, и, обернувшись, увидел, как на месте человека извивается кошмарная змея. И опять он обрадовался, насколько можно было обрадоваться на этой горе, юдоли бедствий и отчаяния.
И когда его силы почти закончились, а день опять приблизился к ночи, он поднялся на последние утесы под верхушкой Зоры. И он, которые все эти дни пил глубокими глотками, как из фонтана, радость жизни, славу и чудо бытия, почувствовал, как в его душу проник мрак и страх смерти, и его опять охватил еще более сильный ужас, чем вчера, когда он впервые увидел Зору, пролетая через наполненное чудесами небо; и в его сердце вошла боль.
И подошел он к огненному кольцу, окружавшему верхушку горы. Умерли в нем страх и желание жить, и он вступил в огонь, как на свой собственный порог. Но синие языки пламени умерли под его ногами и открылся путь, в конце которого стояли широко распахнутые медные ворота. Вошел он в них, поднялся по медной лестнице и оказался на высокой плоской крыше, которую видел во сне, и, как во сне, он взглянул на того, ради которого пересек границы жизни и смерти: на Лорда Голдри Блазко, несшего одинокую стражу на грешных высотах Зоры.
Ни на йоту не изменился Голдри Блазко с той ночи в Коштра Белорн, два года назад, когда Джусс в первый раз увидел его. Сидел он каменной скамье, опираясь локтем о медную ручку, голова поднята, глаза смотрят вдаль, в глубину небес за блеском звезд, как тот, кто ждет конца времени.
Приветствовал его Джусс, но не повернул головы Голдри Блазко. Подошел Джусс к нему и встал прямо перед ним, но и тогда даже веко не пошевелилось у сидящего человека. Опять заговорил Джусс и коснулся его руки. И была та рука сырая и закостенелая, как сама земля. Холод пробежал по телу Джусса и разбил ему сердце. 'Он мертв', самому себе сказал Джусс.
И безумный ужас опустился на душу Джусса, и боязливо огляделся он вокруг. Облако поднялось с вершины горы и белым покрывалом накрыло ее наготу. Холодный воздух казался дыханием могилы, в которую превратился весь окружающий мир: обширный облачный барьер, далекие туманные силуэты из снега и льда, молчаливые, одинокие, бледные, как горы мертвых; как если открылось дно мира и обнаженная правда вышла наружу: изначальная Пустота.
Чтобы изгнать ужас из своей души, Джусс начал вспоминать жизнь на дорогой земле и то, что он больше всего желал в жизни, а также мужчин и женщин, которых он любил больше всего; битвы и триумфы его первой молодости; праздники в Гелинге; золотые летние полдни под соснами Вестмарка; охоту на высокогорных пустошах Миланда; день, когда он впервые сел на спину лошади: весеннее утро на поляне, заросшей примулами, с которой открывался вид на Лунную Заводь; тогда его маленькие загорелые ножки были размером в нынешнее предплечье, отец поднял его вверх и показал гнездо, которое белка устроила себе на старом дубе.
Опустил голову Джусс, как если бы уклонялся от удара, ибо показалось ему, что кто-то кричит ему в ухо, громким и отчетливым голосом: 'Ты никто. И все твои желания, воспоминания, любовь и мечты, ничто, пустота. Даже земляная вошь, маленькая и мертвая, более полезна, чем ты, ибо она больше, чем ничто, а ты — ничто. Ибо все ничто — небо, земля и море, и все те, кто живет в них. И пусть не утешает тебя мысль что, хотя сам ты и погибнешь, жизнь на земле продолжится, вернутся звезды и месяцы, люди будут стареть и умирать, появятся новые мужчины и женщины, и будут жить, любить и забывать. Ибо что это будет значить для тебя, который сам будет как задутое пламя? Все то, что есть на небе и на земле, все что прошло и все что будет, жизнь и смерть, пространство и время, бытиё и небытиё, все это ничто для тебя, ибо ты сам будешь ничем, навсегда'.
И в смертельно муке Лорд Джусс закричал, громко и пронзительно: — Пошлите меня в Тартар и отдайте меня черным адским Фуриям, пускай они ослепят меня и сварят в кипящем озере. Ибо даже там еще есть надежда. Но здесь только ужас Пустоты, и нет ни надежды, ни жизни, ни смерти, ни сна, ни пробуждения, ничего. Только вечность и пустота.
И какое-то время он оставался на месте, охваченный черным ужасом, пока звук плача и рыданий не заставил его поднять голову, и он увидел процессию плакальщиц, одетых в траурные плащи и идущих одна за другой по медному полу. И все они громко плакали и пели, превознося славные дела Голдри Блазко и восхваляя его красоту, и доблесть, и доброту, и силу: нежные женские голоса звучали настолько жалобно, что душа Лорда Джусса вновь поднялась из безводной пустыни, сердце смягчилось, а в глазах появились слезы. Он почувствовал, как что-то коснулось его руки, и увидел, как из-под тьмы капюшона одной из плакальщиц на него смотрят два залитых слезами глаза, нежных, как будто голубиных; и женский голос заговорил и сказал: — Сегодня день поминания Лорда Голдри Блазко, который умер ровно год назад, и, как ты видишь, мы, его товарищи по заключению, оплакиваем его и будем оплакивать год за годом, пока живы. А тебя, великий лорд, мы будем оплакивать с еще большей жалостью, ибо за все твои великие труды получил ты в награду пустоту. Но пойдем с нами, и на какое-то время ты утешишься, ибо даже власть Судьбы имеет предел, и нет короля на дороге смерти.
И Лорд Джусс, с печалью и отчаянием в сердце, позволил взять себя за руку и свести вниз по
