Шрива в нетерпении расхаживала взад-вперед, озадаченная странной позой и молчанием своего отца. Разумеется, вино распалило огонь в ее жилах, и в этих безмолвных покоях ей снова пришли на ум горячие поцелуи Кориния на ее устах и сила сжимающих ее в объятьях рук, подобных бронзовым обручам. Пробило полночь. Ее кости словно таяли, когда она думала об обещании быть у себя через час.
— Отец, — наконец, промолвила она, — Уже за полночь. Если не пойдешь, будет слишком поздно.
Герцог поднял голову и взглянул на нее.
— Нет, — ответил он и повторил: — Нет. В чем моя выгода? Я становлюсь стар и слаб, дочь моя. Мир принадлежит молодым. Коринию, Лаксу, тебе. Но более всех прочих — Корунду, что, хоть и немолод, имеет множество сыновей, а также, самое важное, жену, и все они станут его лестницей, по которой он взойдет на любой трон.
— Но ты только что сказал… — начала Шрива.
— Да, когда здесь была мамочка. Она преждевременно впадает во второе детство, потому я и говорю с ней, как с ребенком. Не к добру Корунд взял в жены молодую, да? Тьфу! Да разве это не самый главный оплот и бастион его удачи? Встречала кого-нибудь, кто бы лез наверх столь же резво? Когда я командовал в былых войнах против Вампиров, он был моим помощником, и вот, он уже превзошел меня, что на девять лет его старше. Воистину, он уже сделался монархом, а вскоре, по всей видимости, станет
Он поднялся, неуверенно протягивая руку к винному кувшину. Украдкой он наблюдал за дочерью, каждый раз отводя взгляд, когда их глаза встречались.
— Корунд, — произнес он, наливая себе еще вина, — лопнул бы от смеха, услыхав чопорное ворчание твоей матери. Нет никакого сомнения, что он же и приказал своей жене устроить все это, и когда он явится к ней по возвращении домой, то будет лишь жарче любить и благодарить ее за все, что она для него сделает нам назло. Поверь мне, не каждая стоящая женщина добьется расположения у короля.
Створка окна была распахнута, и, пока они стояли молча, со двора внизу донеслись дрожащие звуки лютни и мужской голос, мягкий и глубокий, певший такую песню:
Леди Шрива поняла, что это пел под окнами ее покоев Лакс. Ее кровь яростно забилась, а предприимчивая натура повлекла ее воображение отнюдь не навстречу ему, и не к Коринию, но путями небезопасными и странно манящими, доселе ей и не снившимися. Ее герцог-отец подошел к ней сзади, расталкивая стулья по дороге, и произнес:
— У Корунда множество сыновей. У Корунда молодая королева. Если он колдует с белой розой, почему бы нам с тобой не поколдовать с красной? Она не менее прекрасна, черт меня подери, и благоухает столько же сладко.
Она уставилась на него широко раскрытым глазами, заливаясь румянцем. Он взял ее руки в свои.
— Неужто эта иностранка и ее болезненный ухажер будут чинить нам препоны? — промолвил он, — Длинные бороды, что белые, что черные, слишком уж режут наш глаз, думается мне. Совершенно неприемлемо, чтобы эта щепетильная дамочка со своими чуждыми замашками… Боишься выйти против нее?
Шрива уткнулась лбом в его плечо и еле слышно прошептала:
— Увидишь, если до этого дойдет.
— Это должно произойти сейчас, — произнес Корс. — Презмира, как ты мне сказала, будет просить аудиенции с самого утра. Да и женщины слаще всего ночью.
— Вдруг Лакс тебя услышит! — сказала она.
Он ответил:
— Пф, ему не в чем тебя винить, а если даже он узнает, то с этим мы как-нибудь управимся. Твоя слабоумная мать только что кудахтала о чести. Но это всего лишь слово, а если даже и нет, то скажи-ка, откуда еще бьет такой источник чести, как не от короля из королей? Если он примет тебя, то этим почтит тебя, также как и всех, кто связан с тобой. Что-то я не слышал, чтобы бесчестие ложилось на мужчину или женщину, которых почтил сам король.
Она рассмеялась, поворачиваясь к окну и все еще не отпуская его рук.
— Ох и крепкое зелье ты мне дал! Думаю, о отец мой, оно влияет на меня больше, чем все твои доводы, которые я, по правде говоря, не слишком-то и запомнила, потому что не особо в них верю.
Герцог Корс взял ее за плечи. Он смотрел на нее сверху вниз, ибо она была невысока ростом.
— Клянусь Богами, — сказал он, — аромат красной розы пьянит великого мужа сильнее, чем белой, хоть та и более крупный цветок, — и добавил: — А почему бы не позабавиться, не устроить сумасбродную проказу? Вот тебе плащ с капюшоном, и маска, и мой перстень, чтобы удостоверить, что ты послана мною. Я проведу тебя через двор к подножию лестницы.
Она ничего не сказала и улыбнулась ему, поворачиваясь, чтобы накинуть на плечи огромный бархатный плащ.
— Ха, — сказала она, — Теперь видно, что дочь стоит десяти сыновей.
В это время король Горайс сидел в своих личных покоях и писал на пергаменте, разложенном перед ним на столе из полированного мармолита[82]. У его левого локтя горел серебряный светильник. Король отложил свою корону, тускло поблескивавшую в тени у светильника, положил перо и перечитал написанное. Вот, что он написал:
«От меня, Горайса Двенадцатого, Великого Короля Витчланда, Импланда и Демонланда, и всех королевств подлунного мира, слуге моему Корсу. Настоящим повелеваю тебе со всей возможной скоростью направляться с достаточным числом людей и кораблей в Демонланд, ибо населяющему его непокорному и вероломному скоту надлежит испытать всю силу моего наказания. Я желаю, чтобы ты, будучи моим военачальником там, силою вторгся в означенную страну и со всем тщанием грабил, чинил насилие и расправу в этой земле, порабощая, угнетая и предавая смерти способом, какой ты сочтешь нужным, всех тех, кто попадет под твою власть, и в особенности снес и разорил все их твердыни и замки, как то: Гейлинг, Дреппабю, Кротринг, Аулсвик и прочие. Сие предприятие является одним из величайших, ибо необходимо
